– Нехорошев, блядь!

Все на корабле знали: если Веня говорил «блядь!», это означало, что всё очень серьезно.

– Нехорошев, блядь! Где твои пленки?

Саша растерялся: чего это командиру взбрело обыск проводить среди ночи? А Веня Барков – свое:

– Где твоя гребаная рок-музыка?

– Какая?

– Давай, что заводишь по кубрикам зимой! Заводи! Чтоб им слышно было!

– Кому, товарищ капитан второго ранга?

– Кому? Да на верхнюю палубу! По всей трансляции! По всем динамикам! На весь мир! На полную мощь! Что у тебя есть? Давай!

Радист обалдел:

– Кому слушать-то, товарищ капитан второго ранга? Ночью же идем!

– Выполнять!

У Сани Нехорошева стояла катушка из дома – самое хитовое в те годы: рок-опера «Jesus Christ superstar». Он и врубил по всем динамикам – прямо с середины, как стояла, – «на весь мир». И полетела над тихими морями ария Марии Магдалины:

«I don't know how to love him.

What to do, how to move him.

I've been changed, yes really changed.

In these past few days, when I've seen myself…»

А Веня Барков полетел по командам, рассыпая приказы:

– Открыть задрайки на всех иллюминаторах!

– Тихий ход!

– Убраться всем с палуб на хуй, кто высунется – убью!

В отличие от боевых кораблей, у нас были иллюминаторы, – гражданская же шхуна! Да и силуэт и мачты и прочее – все выглядело совсем не так, как у боевого корабля. А Веня – дальше:

– Дать всю иллюминацию на верхнюю палубу!

Ночь, луна, тепло, практически штиль; Мария Магдалина голосит, – и тут мы, как парадная люстра. Не корабль, а симфония в стиле Александра Грина!

Яркая иллюминация на верхней палубе не давала возможности разглядеть со стороны борт нашей посудины, создавая световой занавес и скрывая от посторонних глаз то место, где был выведен рукой нашего художника, музыканта, поэта и радиста, старшины первой статьи Александра Нехорошева белоснежный номер нашей боевой единицы – 541.

Под лунным небом, на тихом ходе, с музыкой, с сияющими огнями, в комфортной замечательной обстановке, мы практически вплотную подошли к японской браконьерской шхуне, – подошли так здорово, что она оказалась между нами и берегом. Борт в борт. Места и времени для маневра у них уже не оставалось.

К этому времени матрос Чубуков, наш комендор, расчехлил свой пулемет, способный разнести вдребезги японскую рубку и все, что внутри, и вставил ленту. В случае неповиновения он мог сделать предупредительный залп под корму и под нос. А если они попытаются скрыться, то Чубуков имел полное право, зафиксированное всякими международными конвенциями – теми же японцами в том числе, – полное право имел матрос Чубуков открыть огонь на поражение.

Японцы даже не предприняли попытки куда-нибудь смыться.

По нашему кораблю прошла команда тревоги, – и мы забились чуть ли не в оргазме!

«На абордаж! На абордаж!

Как молния – топор!

Вцепились крючья в такелаж,

И рвет картечь в упор…»

Осмотровая группа быстро оделась в парадку и кинулась получать оружие и спасательные жилеты. Матросам выдали пистолеты «Макарова»; старпом, командир группы получил в руки «Калаш». В осмотровую группу входили командиры всех основных отделений. Старшина первой статьи Саша Нехорошев, командир отделения радистов, должен был арестовать радиорубку; командир мотористов – моторное отделение и так далее. От камбуза попытался выставить свою кандидатуру матрос Владимир Караваев – арестовать японскую кухню, – но его еще раньше забраковал сам командир корабля, капитан второго ранга Веня Барков.

Он был бы хорош на войне, Володя Караваев, но теперь он был бесполезен и страшен. Он руками душил бы фашистов! А еще раньше – хазар, печенегов или половцев. Вот это был бы витязь так витязь! Куда там до него былинным трем богатырям! Васнецов всё это, сказки…

Кстати, ему и свои – тоже были несимпатичны. Но он их не душил – по знакомству. Или из-за устава. Хотя, корабельные офицеры для него – все до единого! – были враги, и он клал им в суп лаврового листа сверх меры. Это было единственное, что он мог себе позволить, не нарушая устав, потому что морякам лаврушка была положена. Он размельчал лавровые листы в порошок и щедро подсыпал офицерам – жрите! Офицеры ели суп, страдали от жестокой изжоги и блевали за борт, не понимая отчего.

Такой кок.

Если ночью после очередной вахты тебе попадался в коридоре матрос Караваев – это было страшно, как столкнуться с электричкой в тоннеле метро: деваться некуда и бежать бесполезно. У него было одутловатое белое лицо и глаза убийцы…

7 дек. 2012 г., пятница

18:53 Сегодня в новостях

Москва

1. Медведев заявил, что не верит в конец света и ждет Нового года