Сванхвит весело шагала через поле к лесу.

— Виг! Альви! — закричала она, махая братьям рукой. Юноши помахали ей в ответ и вернулись к работе.

Сосновый лес встретил девушку желанной прохладой и свежестью. Она ступала по земле, поросшей травой, которая нежно щекотала ступни. Дойдя до поваленного грозой дерева, она свернула направо и продолжила путь к малиновому ручью. Вскоре она услышала журчание ручейка и почувствовала, что ей хочется пить.

Когда Сванхвит вышла к ручью, она первым делом присела рядом и вдоволь насладилась холодной ключевой водой. Затем принялась собирать малину, которая росла здесь в изобилии. Опустившись на корточки, она срывала ягоды и складывала их в корзинку, не замечая пары серых глаз, пристально наблюдавших за ней из-за ветвей растущего поблизости куста.

Наконец она встала и, с гордостью посмотрев на две наполненные доверху корзины, сказала сама себе:

— Какая же я молодец!

Сванхвит звонко рассмеялась и шагнула к опушке, но остановилась на полпути, услышав шорох за спиной. Она обернулась и вскрикнула, корзины выпали из рук, рассыпая ягоды по траве. Она отступила на шаг, с ужасом глядя на неторопливо приближающегося волка. Сванхвит была испугана и удивлена, потому что знала, что в этом лесу волки не водятся.

Но ее страх исчез, стоило ей взглянуть в жестокие серые глаза зверя. Она ощутила, как вместо страха ее душу заполняет другое чувство — то, которое она порой испытывала, когда мечтала о замужестве, лежа в кровати перед сном. Околдованная пристальным взглядом хищных глаз, Сванхвит стояла, не в силах пошевельнутся. Горячие волны возбуждения побежали по ее юному телу, колени слегка задрожали, а в горле пересохло. Она не понимала, что с ней происходит. Каждый шаг, который приближал к ней хищника, откликался новой волной сладострастной истомы, заставляющей ее сердце биться быстрее.

Подойдя почти вплотную к девушке, волк остановился. Сванхвит смотрела на зверя сверху вниз, ее грудь вздымалась и опускалась, вспотевшие ладони сжались в кулаки от нетерпения. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а затем волк прыгнул с места и повалил девушку на траву.

Его горячий мокрый язык заскользил по белоснежному телу, острые клыки покусывали шею и плечи, спускаясь вниз к груди и животу. Сванхвит стонала от туманящего рассудок вихря сладострастия, ее руки вцепились в темно-серую шерсть зверя, прижимая сильное горячее тело к себе. Волк издавал хриплое рычание и терся мордой о тело девушки, доводя ее до исступления. Он схватился зубами за ее юбку и, дернув головой, оставил девушку обнаженной под своим похотливым взором.

Сванхвит раздвинула ноги, позволяя зверю приблизится к ней вплотную. Она закричала от переполнивших ее чувств, когда горячая плоть вошла в ее девственное лоно одним решительным рывком. Она не испытывала никакой боли, потому что в ее душе не осталось места ни для каких других чувств, кроме всепоглощающей безумной страсти, которая разливалась по трепещущему телу с каждым толчком. Сплетя длинные белые ноги за его спиной, она двигала тазом, пытаясь приблизить желанное облегчение.

Миг наивысшего блаженства заставил ее тело содрогнуться в унисон с яростными толчками зверя, извергающего волчье семя в ее лоно. Волк взвыл, задрав голову к небу, и высвободился из объятий Сванхвит. Воя и скуля, он носился по поляне вокруг лишенной сил и тяжело дышавшей девушки, которая лежала на траве с закрытыми глазами. Кровь медленно стекала меж раздвинутых ног, но ликующий зверь не видел этого; покинув поляну, он понесся сквозь лес, перепрыгивая через кочки и кусты. Низко висящие ветви хлестали его по морде, но он не замечал ударов. Он мчался во весь опор, и ветер свистел в ушах.

Выбежав на другую поляну, он замедлил бег и остановился. Лапы вытянулись и превратились в человеческие ноги и руки, хвост исчез, а морда превратилась в человеческое лицо. Темно-серая шерсть медленно обернулась темно-синим плащом, штанами и рубахой. Черная повязка на лице скрыла правый глаз.

Одноглазый повернулся и подошел к своему восьминогому скакуну, который стоял, привязанный к дереву, и приветливо смотрел на хозяина. Вскочив в седло, он бросил взгляд в ту сторону, откуда только что прибежал в обличии волка.

— Итак, семена посажены, и скоро взойдет росток, из которого вырастет великое древо славного рода, чей потомок однажды спасет этот мир, — сказал он сам себе. После некоторого молчания он воскликнул — Я принес вам свой самый первый дар!

Лица и события грядущего пронеслись перед его взором. Он видел девушку с выдающимся вперед животом, он видел повивальную бабку, держащую в своих морщинистых руках визжащего младенца. Он видел обряд наречения девять ночей спустя, на котором Сванхвит будет стоять, держа малыша в руках: обрызгав его водой, она назовет его Ильвингом, то есть Волчонком. И никто не будет знать — почему? Никто, кроме нее одной…

Он пришпорил коня, и конь поскакал по поляне, чтобы оттолкнуться и вспарить ввысь в безоблачное голубое небо.

Когда Вульф открыл глаза, солнце уже стояло в зените, и его сияющий диск просвечивал сквозь тонкий слой плывущих облаков. Вульф долго смотрел на небо, пытаясь вспомнить, что с ним произошло и почему он лежит на земле, привязанный к дереву. Он повернул голову и острая боль в правой части тот час напомнила ему обо всех событиях прошлой ночи. Ему вспомнились слова хримтурса, которые тот сказал, взирая на плененного человека. «Жертва Трюму, на закате»…

— Нет, — невольно вырвалось у Вульфа. Он удивился звучанию своего голоса и вспомнил, как Сигурд прошлой зимой застудил горло. Тогда он говорил почти так же, как Вульф сейчас — сиплым, осевшим голосом.

В горле по-прежнему першило, а мышцы ныли от усталости и ран. Два пореза на туловище пульсировали острой болью так, будто к этим местам приложили раскаленное железо. Руки и ноги были связаны, и он не мог даже пошевелиться. До захода солнца было еще достаточно времени, тем не менее, он не видел никакого выхода из создавшейся ситуации. Ему не хотелось верить в то, что он может закончить жизнь, как жертвенное животное. Глупо было бы надеяться, что его товарищи вернутся и освободят его — он приказал им спасать пленных и бежать отсюда. Сейчас они должно быть уже далеко.