Повесив трубку, Сергей с шумом выдохнул воздух и сжав виски ладонями, в сердцах заорал на весь кабинет.

– Черт бы тебя побрал мерзкий старикан!

На шум, в кабинет заглянула секретарша, но завидев босса в крайней степени раздражения и даже злобы, тактично решила ретироваться от греха подальше.

Просидев в таком состоянии несколько минут, Сергей Несторович с трудом уняв раздирающий его на части гнев, протянул руку к лежащему перед ним сотовому и набрал брата.

– Алле!

– Занят?

– Обедаю!

– Приятного! Доешь и несись пулей ко мне…

– В смысле? Серёг, ты забыл?

– Ничего я не забыл! – В голосе Сергея Несторовича прорезался металл. – Доешь, и пулей ко мне!

– Да что случилось то?

– Очень плохое случилось! Жду! – Нажав отбой, Сергей Несторович бессильно откинулся в кресле и уставился в потолок. – Практически пол миллиарда на ровном месте. Легкие, но, такие тяжёлые деньги.... чтоб их!

«Возраст не важен»

– Тетерев просто восхитительно божественен! Слов таких нет, что бы описать всю его прелестность! Это он в глине так пропёкся? Мягчайший! – Марфа Ильинична бережно вытерла пальцы тряпичной салфеткой аккуратно вырезанной из вафельного полотенца и воззрилась на именинника. – Колитесь Порфирий Александрович в чем ваш великий секрет? Ну право, невозможно так вкуснотеёшно готовить! Это ведь чудо прям какое-то!

– Агась! Поддерживаю! И самогонка весьма недурственная! Аки нектар пьётся! – Жан Яковлевич довольно хрюкнув, прикончил румяное бедро и потянулся к разделанным и любовно разложенным на большом блюде куропаткам. – А нужен ли вам этот секрет Марфа Ильинична? Ведь ежели мы будем ведать все тайны да секреты, волшебство в миг исчезнет!

– Может вы и правы.... когда мы что-то узнаем то тут же перестаём восхищаться этим. Может и нет никакого волшебства?! Может самая лучшая и секретная приправа является тем, что нас окружает – Марфа Ильинична с плавной грациозностью выпившего человека, плавно обвела руками пространство вокруг себя. – Эти вот стены, обстановка, душевная компания, наш настрой наконец. Колитесь Порфирий Александрович, ведь именно в этом и заключается главный секрет вашей чудо приправы?

– Самогон забыла! Он тоже знаешь ли вносит определённый градус веселья и таинства!

– Я не о градусе сейчас, а вообще! Все это – создаёт нам тот самый настрой который волшебным образом делает еду много вкусней, наше взаимопонимание тоньше и гармоничнее, настрой объединяет нас в единое целое!

– И самогон!

– Да что вы право? Самогон свой в каждую фразу вставить пытаетесь, Владлен Аристархович? Вы прям как человек – фломастер!

– О как?! Это кто такой – Человек – фломастер? – Фёдор Иннокентьевич удивлённо вскинул густую бровь. – Это из Незнайки что ли?

– Да какой Незнайка?! Когда фломастер перестаёт писать что люди обычно делают?

– Льют спирт в него или одеколон....

– Вот Владлен Аристархович и есть этот самый фломастер! Перестал писать – спирт налили и снова в здравии....

– И, готов писать новыми яркими красками – замечу! – Владлен Аристархович засиял и потянувшись к початой бутылке, стал разливать прозрачную по стаканам.
–

Марфа Ильинична неосознанно для себя придумала весьма прекрасный тост! Давайте выпьем за то что бы всегда жить и сиять!

– А что, не дурственно! За сияние!

Чокнувшись стаканами, все выдохнули из лёгких воздух и выпили залпом. На некоторое время в избе повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием остывающих угольев в печи, да протяжным завыванием Зимушки в стропилах да в проделанное ею же щели над дверной притолокой.

– Мент родился…

– Почему родился?

– Присказка такая… Может и не родился.... может и не мент…

Снова все замолчали. Вот так всегда, всплеск радости, взрыв позитивных эмоции и вдруг бах, и взгрустнули все ни с того ни с сего. Вроде все хорошо, но какая-то пустота и грусть внутри.

– Так.... ну что – перекур и по домам? – Фёдор Иннокентьевич поднявшись из-за стола, отнёс свою тарелку к проржавленному насквозь рукомойнику.

– А то и верно! Пора уже, а то голова уже хмельная, гудит паскуда! Годков бы так двадцать скинуть, можно было бы и до утра кутить.... – Жан Яковлевич так же поднялся со своего места и принялся напяливать на себя свой тулуп.

– Что ж так и двадцать? Неужто вы себя уже в старики записали? – Марфа Ильинична укоризненно глянула на уже напялившего на себя ушанку Жана Яковлевича.