После чая Дебора решила навестить Сти­вена, отчасти потому что не хотела ехать домой в час пик, но главное, потому что она почти всегда во время своих приездов в Лондон посещала больницу св. Луки. Она предложила Феликсу составить ей компа­нию, но он отказался, объяснив, что от запахов лекарств ему становится плохо, и посадил ее в такси, как всегда рассыпавшись в благодарностях за встречу. Он был педантично постоянен в этом. Дебора то­ропилась отделаться от малоприятных по­дозрений, что его утомила ее болтовня; слава Богу, наконец-то она едет – машина удобная, быстрая, она повидает Стивена. К ее огор­чению, в больнице его не оказалось. Не­похоже на него. Колли, дежурный по вес­тибюлю, сказал, что мистеру Макси по­звонили и он вышел с кем-то повстречать­ся, предупредив, что отлучается ненадол­го. Его заменяет сейчас доктор Донвелл. Мистер Макси скоро должен вернуться. Его нет почти уже час. Может, миссис Рискоу пойдет в ординаторскую?

Дебора поболтала немного с Колли, ко­торому симпатизировала, и поехала в лифте на четвертый этаж. Мистер Донвелл, робкий прыщеватый молодой регистратор, про­бормотал слова приветствия и тут же ре­тировался в палаты, оставив Дебору на­едине с четырьмя грязными креслами, не­аккуратной кипой медицинских газет и неубранной после чая посудой. Похоже, они снова ели швейцарские булочки и, как обычно, под пепельницу пустили блюд­це. Дебора начала было собирать тарел­ки, но, сообразив, что занятие это пус­тое, ведь она не знает, куда их девать, взяла газету и подошла к окну, решив возле него поджидать Стивена и почитать что-нибудь интересное и доступное из меди­цинских статей. Из окна были видны цен­тральный вход в больницу и улица, веду­щая к ней. Вдали блестела излучина реки и башни Вестминстера. Непрерывный гул машин, здесь не такой навязчивый, слу­жил приглушенным фоном больничных звуков – хлопали дверью лифта, звони­ли телефоны, кто-то торопливо шел по коридору. К входным дверям поликлиники вели пожилую женщину. С высоты чет­вертого этажа фигуры внизу казались уко­роченными. Дверь в поликлинику беззвучно закрылась и так же беззвучно открылась. И вдруг она увидала их. Сначала – Сти­вена, потом огненно-рыжую голову на уров­не его плеча. Она^ не могла ошибиться. Они остановились возле угла здания. По­хоже, разговаривали. Темноволосая голова наклонилась к рыжей. Минуту спустя они попрощались за руку, потом Салли повер­нулась в сиянии солнечных лучей и быст­ро двинулась прочь, даже не оглянувшись. Дебора ничего не упустила. На Салли был ее серый костюм. Ширпотреб, конечно, небось на распродаже купила, но сидит на ней превосходно и прекрасно оттеняет сияющий каскад волос, свободных от на­колки и шпилек.

«Она не глупа, – думала Дебора. – Соображает, что надо носить скромное платье, если хочешь так распустить волосы. Соображает, что не надо носить зеленое, как большинство рыжих делают. Соображает, что лучше попрощаться, не заходя в боль­ницу отказавшись от приглашения на ужин, во время которого непременно получится ка­кая-нибудь накладка». Потом Дебора удив­лялась, как это она запомнила, в чем Салли была одета. Словно впервые глянула на нее глазами Стивена, и увиденное напугало ее. Вечность прошла, пока она услышала стук дверцы лифта и его быстрые шаги по ко­ридору. И вот он рядом. Она не отошла от окна, пусть знает, что она их видела. Ужасно, если он ей ничего не объяснит, даже хорошо, что так все вышло. Она не знала, каких ждет от него объяснении, но его слова поразили ее.

– Ты видела это раньше? – спросил он. На его протянутой ладони лежал мешо­чек сделанный из мужского носового платка, углы которого были завязаны в узел. Он выс­вободил один уголок, встряхнул, из мешочка высыпались три-четыре крошечные таблет­ки Серо-коричневые, не спутаешь ни с чем.

– Это папины таблетки? – Такое впе­чатление, что он ее в чем-то обвиняет. – Откуда они у тебя?

– Салли нашла и принесла мне. На­верно, ты нас видела из окна.

– Кому она ребенка пристроила? – Глу­пый, не относящийся к делу вопрос выр­вался раньше, чем она успела подумать.

– Ребенка? Ах, Джимми! Не знаю. Ос­тавила у кого-нибудь в деревне, или с ма­мой, или с Мартой. Она приехала пока­зать мне таблетки, позвонила с Ливерпул-стрит и попросила о встрече. Нашла их в постели отца.

– Как это в постели?

– Под прокладкой на матрасе. Внизу, сбоку. У него сбилась простыня, она ста­ла ее расправлять, принялась натягивать прокладку, тут и заметила маленький сверток в углу матраса. Отец, наверно, несколько недель их собирал, а может, и месяцев. Догадываюсь о причине.

– Он знает, что она их нашла?

– Салли думает, что не знает. Он ле­жал на боку, спиной к ней, пока она по­правляла постель. Она положила платок с таблетками в карман и продолжала свое дело как ни в чем не бывало. Конечно, они могли там давным-давно лежать, он ведь на снот­ворных уже полтора года, а то и больше, не исключено, что он забыл о них. Мо­жет, он потерял даже силы и желание пить их. Мы же не знаем, что у него на уме. Беда в том, что не хотим даже попытаться узнать. Исключение составляет Салли.

– Стивен, это неправда! Мы пытаем­ся. Мы сидим с ним, ухаживаем, дела­ем все, чтобы он чувствовал, что мы ря­дом. Но он лежит без движения, ничего не говорит, похоже, не замечает нико­го. Это уже не отец. Контакт с ним по­терян. Я пыталась, клянусь, пыталась, но бесполезно. Нет, он этого не сделает! Не представляю, как он собрал их, как решился на такое.

– Когда ты даешь ему их, ты следишь, проглотил ли он их?

– Нет, по-настоящему не слежу. Ты же знаешь, как он злится, если мы надоеда­ем ему со своей опекой. А теперь уж и не пойму, раздражает его или нет, но мы даем ему таблетку, потом наливаем воду и под­носим к губам. Должно быть, он спрятал их несколько месяцев назад. Не поверю, что он в состоянии сделать это сейчас. Марта бы заметила. Она чаще всех к нему подни­мается, и самое тяжелое на ней.

– Значит, ему удалось обмануть Мар­ту. Господи, Дебора, как я не догадался, ведь я считаю себя врачом. Гробовщик я, и только, гожусь лишь на то, чтобы обме­рять своих клиентов, коль скоро не в состоянии видеть в своих пациентах живых людей. А для Салли он все еще живой че­ловек.

Дебора не удержалась и тут же пари­ровала – как раз они-то с мамой и Мар­той стараются, чтобы Саймону Макси было удобно, чисто и сытно, им это немалого стоит, а вот какие такие заслуги у Сал­ли – ей непонятно. Но уж если Стивен начинает бить себя в грудь, его не оста­новишь. Ему потом на душе легче дела­ется, даже если окружающим мало удо­вольствия выслушивать его монологи. Она молча наблюдала, как он нашарил в ящике стола пузырек из-под аспирина, тщательно пересчитал таблетки, их было десять, бросил в пузырек, сделал на нем наклейку, за­писав название препарата и дозу приема. Все это он проделал автоматически, как человек, привыкший, чтобы лекарство не оставалось без наклейки. На языке у Де­боры вертелись вопросы, которые она не решалась задать – «Почему Салли при­шла к тебе? Почему не к маме? Она действительно нашла эти таблетки или же просто придумала удобный предлог пови­даться с тобой наедине? Нет, должно быть, она нашла их. Такое ведь не придумаешь. Бедный отец! Что Салли сказала? Ка­кое мне дело до всего этого и до Салли? Я ненавижу ее, потому что у нее есть ре­бенок, а у меня нет. Наконец я реши­лась сказать это, но от того, что я при­зналась, мне не легче. Этот мешочек из носового платка. Сколько же времени ему пришлось потратить, чтобы завязать его! Такое впечатление, будто его ребенок делал. Бедный отец! Когда я была маленькой, он был таким высоким! Неужели я боялась его? Господи, ну почему я не испытываю к нему никакой жалости?! Как мне хочет­ся пожалеть его. Интересно, о чем сей­час думает Салли? Что ей сказал Стивен?» Он отвернулся от стола и протянул пу­зырек.