Демонический облик принял Георгий Гаврилович в глазах брата, когда устроился инженером, на завод. Все превратности жизни Георгия, гулянки, алкоголь, женщины, политические убеждения, все это меркло по сравнению с его профессией. Конечно же Александр пытался переубедить брата, и был дьявольски красноречив, но все оказалось тщетно. Георгий никогда не проявлял интереса к семейным делам, и не разделял взглядов брата, ему нравился дух времени, утопический брутализм и советская идея как громадная машина, неумолимо движущаяся по пути прогресса. В школе он отдавал предпочтения техническим наукам, ему нравились технологии и советские люди со своим трудолюбивым интеллектом и причудливой верой в равенство. Он считал советского человека вполне логичной и математически выверенной формулой. Не идеально, но очень удачно сложенным конструктором, сотворенным для того чтобы стать шестеренкой в огромном механизме. Не редко, семейные встречи превращались в ссоры, когда уставший от долгих нудных речей Георгий, решал высказать триумфальную речь в защиту отечества и населяющих его советских приматов. Он заявлял, что советский человек победил природу. Что природа всегда желала его уничтожить, но человек придумал машины и орудия, доказав тем самым, кто главный и кто в праве устанавливать свои законы. И если был когда-то бог, то человек победил и его, и сам стал богом. Его брат Александр верил в бога, он не был религиозен, но верил во что-то высшее, мудрое и глубоко опечаленное неудачным экспериментом по разведению двуногих существ в своих плохо простерилизованных пробирках. Тем не менее, Александр считал необходимым, выбивать из брата дурь по средствам дуэли и неоднократно, взяв из тарелки комок слипшегося салата с селедкой под майонезом, размазывал по лицу Георгия густую субстанцию. Георгий не верил не во что кроме вождей. По своей профессии и натуре он был заурядным инженером и вообще не задавался глубокими жизненными вопросами кроме партийных, а если бы задумался, то решил бы, что победил природу и бога Маркс, человека создал Ленин, как кочерыжку, а обтесал и облагородил Сталин, взяв в Ленинском сарае топорик и шкурку. Драки завершались в ничью. Георгий в очередной раз уходил из дома брата чертыхаясь и громко хлопнув дверью.

Георгий любил заводы, как результат прогресса, достижение советского человека. Он с большим удовольствием пошел работать после техникума. Александр ненавидел заводы, разговоры о них приводили его в ярость. Заводы уничтожали экосистему и им не было оправдания в сердце Александра. Он считал их тотемом культуры безмерного потребления. Заводы загрязняли землю и давали рабочие места балбесам, плюющим в колодец, для того что бы получить возможность из него пить и распиливающим деревья, за то чтобы на них посидеть. Эти дьявольские машины и их рабы, словно золотые лани выбивали копытцем сказочные богатства для тех, кто не сможет потратить за свою жизнь и половины, так и уснув мертвым сном на горе золота, как дракон из сказки. Александра приводила в бешенство желание людей поддерживать работу того, что делает мир отвратительным и непригодным для жизни.

Схватив в руки кочергу для камина, так словно это пехотная винтовка и покраснев от нахлынувших чувств, он рассказывал зевающему от скуки Георгию об оружейных заводах, коптящих небо и создающих тонны бесполезных железяк, заменивших приматам копья и дубинки. Подняв над собой бутылку коньяка, он обрушивался на алкогольные фабрики, производящие отраву, которая делала слабовольных приматов более смиренными и податливыми для совершения подлостей над природой. Огнем горели в его фантазии полиграфические заводы, на которых гигантские машины, потребляя безумное количество электроэнергии, без устали, днем и ночью, печатали тонны этикеток для продуктов, обреченных оказаться под ногами зевак, не помышляющих о том, что безобидные на первый взгляд фантики, раскрашенные пестрыми рисунками, не способны стать частью жизненного цикла. Александр срывал этикетку с бутылки и тыкал в лицо Георгия.

– Ты что не понимаешь?! Глупцы приходят в магазины и кидаются на блестящее словно сороки, а затем бросают все себе под ноги. Словно раковые клетки, землю покрывают несъедобные для червей полимеры и тонны отработанных жидкостей, подло вылитых на провинциальных свалках, спущенных в болота и реки! Ты пьешь эту воду, ты дышишь этим воздухом! Мы живем так, словно после нас больше ничего не будет! – кричал он.

– Ты, Саша не любишь никого. А самое главное не любишь Родину, хотя всем ей обязан. – обиженно отвечал Георгий Гаврилович.

– Я обязан? Да что я должен этой стране, этой утопии перед которой ты падаешь на колени? Или этим двуногим существам, пожирающим других существ своими челюстями травоядных? Будь природа еще менее благосклонна к устройству жевательного аппарата этих поганцев, они бы делали из животных смузи и выпивали бы этот мир через трубочку на зло всему.

У Александра шла кругом голова от масштабов безумия, с которым человек проходит свою историю, от бесшабашности в отношении к окружающему миру. Он хотел бы дать плетей каждому, кто этому потакает, каждому кто участвует в спиливании веток, на которых гнездятся человеческие твари, каждому кто разбрасывается камнями в стеклянном доме природы. Но он чувствовал, что был бессилен. Все его старания были напрасны, а слова растворялись в воздухе. Он лишь мог объявить бойкот человечеству. Ненавидеть его и презирать. В тот момент, когда Георгий Гаврилович, младший брат Александра, один из продолжателей рода Солянка, заявил, что снова устроился на завод, сердце Александра было разбито. Георгий мог бы заниматься с братом одним делом, и разделить с ним вселенскую скорбь по умирающей планете, поруганной и истощенной двуногими тварями, но работал на заводах и был от них в восторге.

Георгий Гаврилович мало радовал старшего брата, и мыслил по его мнению – примитивно и мелко, бесконечно подпрыгивая на зубьях аккуратно уложенных под ногами граблей. Братья Солянка с отверженной одержимостью соперничали в упрямстве, горячо отстаивая право на жизнь для своих идеалов. В каком-то смысле им обоим был присущ губительный идеализм. С молода Георгий был партийным псом, трутнем на службе режима. Его всегда любили фабрикантки, к которым он тайком лазил по ночам в окна общежитий, его всегда хвалило начальство машиностроительного предприятия, за преданность отечеству и самоотверженность к труду. Георгий Гаврилович в свою очередь хвастался этим за семейными обедами воспевая дифирамбы трудящимся и выражая глубочайшее почтение управлению и своему начальству в особенности. По его жизни в советском союзе, можно было снимать пропагандистское кино. Как то, директор предприятия, обратившись к Георгию Гавриловичу сказал:

– Ты не просто инженеришка-чертежник, Жора! Когда-нибудь ты будешь главным конструктором! – заплетающимся языком сказал директор, поднял палец над головой и так сильно икнул, что потерял ориентацию в пространстве, сделав два шага назад и закатив глаза. От него пахло портвейном, а на брюках со стрелками зияла широко распахнутая молния, открывающая просторное оконце для желающих убедиться, что директор никогда не носил нижнее белье.

– Спасибо за доверие! Служу советскому союзу! – гордо ответил Георгий Гаврилович.

В тот же день, хмельной директор, попросил Георгия Гавриловича пустить его за руль тест объекта автомобиля, чтобы лично проверить качество потенциального лидера советского автомобильного рынка. Георгий Гаврилович пожал плечами и уселся рядом на пассажирское сидение. Через несколько минут, машина обняла ближайшее от полигона дерево, а невредимый Георгий Гаврилович повис на суку, выброшенный от удара через тканевый тент, натянутый вместо крыши автомобиля. Ошарашенный инженер выдохнул осознав, что цел и невредим, но через секунду, сук, на котором он висел, треснул и Георгий Гаврилович упал, сломав ногу в двух местах. Оставшаяся на всю жизнь хромота напоминала ему о прочности советских машин, способных устоять даже при прямом столкновении с деревом. Георгий Гаврилович кряхтел при ходьбе, но ощущал не только боль, но и гордость.