Реалистичность существования деда придавали многие вещи в доме: в кухонном шкафу Саня нашел среди разных мелочей, несколько дедовых фронтовых медалей, чуть потускневших и местами перепачканных от долгого соседства с болтиками, заколками, огрызками, старыми цветными карандашами и прочим мусором, не понятно зачем хранившимся в ящике этого повидавшего на своём веку кухонного комода; а в тумбочке, которая использовалась как подставка под большой квадратный черно-белый телевизор, бабушка хранила старые наручные часы деда с потертым кожаным ремешком и с широкой кожаной подложкой под механизмом.

Выпуклое стекло от старости пошло тонкой паутинкой, а циферблат потемнел от времени – видно было, что часы прожили долгую жизнь, и только замершие стрелки всегда указывали на одно и то же время. Время его ушедшего деда Егора. Бабуля рассказывала, что эти часы дед привез с фронта, когда его в сорок четвертом году комиссовали после тяжелого ранения в живот и на том его война закончилась. Поглаживая их в своей узловатой, с проступающими венами руке, она говорила, что, то ранение, возможно, спасло жизнь не только деду, но и самому Саньке. Ведь если бы не это обстоятельство, его мама не родилась бы в августе сорок пятого, а следовательно, никто бы больше не родился. То есть и его, Саньки, тоже никогда бы могло не быть!

– Жуть какая-то! Как такое могло быть? – подумал тогда Саня. А бабушка продолжала. Так что не известно, был ли тот осколочек мины, что пронзил бок деда, убийцей или же оказался ангельским подарком, который носил в себе Егор Трофимович до конца дней.

Позже, через много лет, пережив не раз близость смерти, капитан с позывным «Шторм» будет вспоминать и эти дедовские часы, и эти бабушкины руки, и её зеленоватые, чуть выгоревшие, но очень красивые, в светло-коричневую крапинку глаза, источавшие саму любовь и абсолютное добро. А ещё он научится воспринимать всё, что происходит, с благодарностью и верить в слова: «Делай, что должно, и будь что будет».

Важные дела.

А пока наш герой сидел за столом, болтая ногой, и думал, как же здорово вот так смотреть на солнце сквозь искрящееся, местами переливающееся радужными полосками преломлённого света, прозрачное весеннее стекло окна и наблюдать за прыгающими по кухне от разных блестящих предметов солнечными зайчиками. И ещё, думал он, как бы здорово было найти подходящий обрезок доски на соседней свалке столярной мастерской управления жилкомхоза, (жилищно-коммунального хозяйства, если полностью) огромной кучи стружки и опилок, из столярной мастерской, где работали мастера по дереву. Суровые на первый взгляд мужики, но Саня их очень уважал, ведь они своими руками творили настоящую красоту. Иногда Саню впускали внутрь, там пахло морилкой – такой краской для дерева – и столярным клеем. А со временем ему даже позволили иногда подметать в мастерской, и выбирать себе всё что окажется ценного, а там было что выбрать – забракованные резные фигурки, маски из дерева, куски деревянного шпона разных цветов. В общем одним словом – богатства.

Иногда там встречались удивительные вещи, настоящие сокровища: остатки резных карнизов или забракованные точенные на станке диковинные балясины для лестниц, а пару раз кедровые фигурки зверей. Но, по правде говоря, чаще Саня всё же контролировал кучу мусора во дворе, а там ничего не надо было просить, и любая находка становилась честным приобретением, что даже добавляло ей ценности.

А вот попасть в это наполненное полезностями место после рабочего дня или в выходной было не так-то просто: ситуацию осложнял старый и вредный дед Семён, который не жаловал, вообще-то, ни Саню, ни его закадычных друзей с «нашей» улицы, таких же охламонов и шнырей – как на них ругался прихрамывающий с той же Великой Отечественной, всегда сердитый сторож. Пацаны его сильно побаивались и, едва заприметив в дальнем конце жилкомхозовского двора, задавали дёру куда подальше.

Кроме деда Семена, было ещё одно осложнение в жизни нашего героя: через забор по соседству жила Ирка. Она была на целых два года младше и потому никакого интереса не представляла, одно слово – «мелочь», но она была источником реальной опасности. Ирка всегда стремилась увязаться за шумной бандой мальчишек и имела привычку обязательно потом наябедничать взрослым о всех их проделках, даже когда её никто и не спрашивал. Что за натура такая? Как же её все не любили! А больше всех… догадываетесь кто?

Территория жилкомхоза манила, словно магнит, несмотря ни на опасность быть пойманным сторожем и заработать лозиной пониже спины, ни на возможность нагоняя от мамы и надранного уха. Как же возможно устоять перед соблазном не перемахнуть запретный забор? Ведь только там можно было не только забраться в кабину старого ЗИЛа или полуразобранного Газона, но и «поездить», «поуправлять» гусеничным трактором, в котором вместо руля – два рычага, как в танке, и потому изнутри кабины сходство с настоящим Т-34 для пацанов было абсолютно полным. Не беда, что трактор был без сидений и стёкол, а его последний трудовой день был лет пятнадцать назад – да это вообще не имело никакого значения. Зато запах мазута и солярки был самым настоящим. Свой бой под Сталинградом Саня всегда вёл именно из его кабины.

Вот и сейчас он был настроен решительно, полон мыслей и надежд на удачную находку подходящих полезностей именно в куче стружки и опилок.

Сегодня Саня задумал смастерить лучшую лодку, чтобы пацаны из банды (а иначе они не называли свою неформальную тусовку) признали его мастерство в строительстве лодок. И его лодки для уже стремительных рек из ручьёв превосходят даже кораблики этого заносчивого Генки Шнура. И это совсем не прозвище, а его настоящая фамилия, которой малый вполне соответствовал.