Я входил в состав бригады ученых, работавших в отделе изысканий, основной задачей которой было переписать все имевшиеся на французском языке военные тексты в условном наклонении. Что и говорить, работа неблагодарная, но я в душе находил ей оправдание. Я рассчитывал снискать расположение армии, которой в будущих своих планах отводил немаловажную роль. К тому же я питал к армии и питаю поныне подлинное уважение. Разумеется, ее военное значение в настоящее время сведено к нулю, и никому в голову не придет использовать ее на поле брани. Но зато она по-прежнему обладает немалым политическим престижем и безграничным административным могуществом. Одна только мысль о том, что обыкновенный реактивный самолет сжигает за несколько режимных полетов один госпиталь, три лицея или десять школ, и впрямь может внушить уважение даже самым отъявленным скептикам. "Закрыто по случаю отпуска", объявленное ректором учебного заведения, сборщиком налогов и министерством социального обеспечения, кажется налогоплательщику незаслуженно досадной привилегией первых, тогда как откровенные военные действия являются священным правом, оспаривать которое осмеливаются лишь заклятые враги отчизны. Короче, когда уже совсем нет денег, для армии они еще найдутся, когда все двери закрыты, открыть их - под силу только. военным. Я знавал одного начальника канцелярии, который был оштрафован за то, что поставил свою машину у порога собственного дома рядом с машиной генерала, приехавшего к нему в гости, а для последнего это происшествие кончилось только тем, что постовой полицейский ему козырнул.

Питуит в отличие от Галипа и Пелюша был просто дураком. Я очень скоро изучил все его причуды. Он не одобрял двух вещей: замену винтовки модели 1936 года винтовкой системы Лебель и упразднение портупеи на офицерском кителе. Зато он высоко оценивал введение галунов на погонах и так как приписывал эту реформу влиянию Свободных французских сил в 1945-м, то был не лишен некоего простодушного голлизма, что было по вкусу гражданским властям, но производило обратное впечатление на его военное начальство. Человек недальновидный, он дивился тому, что до сих пор не произведен в генералы.

С моей помощью он все же стал генералом. Я подал ему мысль поручить отделу изысканий изучение закона Паркинсона и возможности применения его во французской армии. Норткот Паркинсон, английский специалист по административной социологии, изучал закон увеличения штата в управлениях британского Адмиралтейства. Он доказал, что число работников, используемых Адмиралтейством, обратно пропорционально тоннажу морского флота: чем меньше кораблей в море, тем больше народу в канцеляриях. Я позволил себе высказать предположение, что закон Паркинсона в применении к Франции можно сформулировать следующим образом: рост военных расходов обратно пропорционален квадратному корню поверхности территории, подлежащей обороне. Иначе говоря, чем меньше у нас территорий, тем дороже обходится их защита. Прельщенные этой теорией, Питуит и его подчиненные тотчас же взялись за проверку. Один молодой лейтенант, только что окончивший Политехническое училище, доказал, что если бы удалось свести территорию страны до размеров королевских владений в эпоху первых Капетингов, то военный бюджет Франции превысил бы бюджет СССР. Другой лейтенант-на сей раз офицер запаса,-работавший налоговым инспектором, возразил, что столь малая территория не в состоянии поставлять налоги, требуемые таким бюджетом. Тогда Braintrust [Мозговой трест (англ.)] Питуита разработал ставшую ныне классической теорию геофинансового равновесия обороны. По этой доктрине в точке пересечения нисходящей кривой квадратных километров с восходящей кривой миллиардов военного бюджета, существует характерная для каждой страны точка равновесия, широко известная под названием "точка Питуита" (сокращенно "ТП"), где оптимальной поверхности площади соответствует также оптимальный военный бюджет: в одном случае следует сократить численность армии, в другом - урезать территорию.

Применив эту доктрину к Франции, специалисты из отдела изысканий после длительного и глубокого изучения вопроса, уже спустя много недель после того, как я покинул бюро, пришли к выводу, что для того, чтобы создать ударную силу, достойную такого названия, следовало бы предварительно предоставить право самоопределения Бретани, стране Басков, Русильону, Лозеру и острову Рэ. В этом духе и была составлена докладная записка, которая произвела неизгладимое впечатление в верхах. Бюро синтеза и изысканий было ликвидировано, а Питуиту дали отставку в чине бригадного генерала.

Однако в связи с этим делом обо мне заговорили. Так как я всегда старался подчеркивать недостатки и причуды Питуита, делая в то же время вид, что беру его под защиту, мои акции во время его крушения не упали. Напротив, моя позиция снискала мне репутацию человека лояльного и не лишенного гражданского мужества, то есть обладающего качествами, которые военное начальство ценит в ближних весьма высоко.

Мне это было как нельзя более на руку. Хотя я и ушел из армии, но намеревался заручиться уважением и доверием военного руководства. Это могло облегчить мне дело, когда литератрон перейдет из стадии экспериментов в стадию практического применения. И впрямь, если министерство убеждения было в моих глазах, так сказать, инкубатором моего проекта, то армию я рассматривал как ту благодатную почву, что наиболее пригодна для интенсивного извлечения выгоды.

Так же я расценивал и министерство совещаний и конференций. Официально я не имел к нему никакого касательства, но посланцы Вертишу неоднократно ко мне обращались. В большинстве это были писатели, издатели, кинематографисты или лекторы из французского объединения. Они приходили ко мне побеседовать о высоких интересах культуры. Я отделывался от них любезными, но уклончивыми фразами.

Только спустя несколько дней после того, как я ушел из армии, мне был нанесен более важный визит. Меня посетил маленький круглый лысый человечек, я тотчас же узнал его по большим очкам в черепаховой оправе, потому что часто видел их на экране телевизора или в витринах книжных магазинов.

– Милостивый государь, - сказал он мне, - если то, что о вас говорят, правда, то вы, вероятно, единственный человек, который может спасти французскую литературу.

Я сделал неопределенный жест, скромно отвергая похвалы, но промолчал. Мой собеседник между тем продолжал:

– Я, милостивый государь, президент жюри Синдиката по литературным премиям. По традиции, равно как и удобства ради, наше учреждение находится в ведении министерства совещаний и конференций. Вам, вероятно, известно, сколь серьезно знаменитый ученый, придающий огромное значение будущему этого министерства, интересуется общественными науками, как смело, с какой необыкновенной прозорливостью он всегда ратовал и ратует за применение современных методов, основанных на последних достижениях науки, и надеюсь, вам также известна его забота о нашей прекрасной французской культуре...

Я снова помахал рукой - на сей раз это означало учтивое согласие со сказанным, но позволяло мне в то же время уклониться от ответа. Мой посетитель, как видно, заметил мой жест, ибо он прервал свою тираду, решив воспользоваться паузой, чтобы вытереть свой голый, красный, блестящий череп, затем склонился ко мне и сказал приглушенным голосом:

– Мосье, сложилась драматическая ситуация. Прежде мы выдавали десяток литературных премий, а в итоге продавалось более миллиона экземпляров, что составляет большую половину книжного рынка. В настоящее время мы присуждаем четыреста двадцать семь идентичных премий, и нам не удается продать хотя бы по тысяче экземпляров каждой премированной книги. Чтобы не быть голословным, разрешите привести вам один пример: мадам Гермиона Бикетт получила в прошлом году премию "Трех ювелиров" за свой сборник стихов "Кошечка на крыше", а продано было не более четырнадцати экземпляров. Ее издатель покончил самоубийством.