Почесав затылок, друг о чем-то задумался. Засунув руки в карман, он подошел к окну. Мне стало неловко находиться в такой момент рядом с ними, словно я вторглась на личную, запретную территорию.

— Мама, ты, наверное, права. Хорошо оставайся с Кириллом днем, а я буду дежурить по ночам, после работы. — Подняв ладонь, он опередил возражения матери. — Это не обсуждается, — в этом момент, своей бескомпромиссностью он напоминал старшего брата.

Дальше все проходило как всегда: обед, обсуждение последних новостей, планы на новый день, уборка посуды со стола. Вот только женщина чаще улыбалась и сосредоточена была на разговоре, а не сидела, отрешившись от всего.

— Стас, к Кириллу еще не вернулась двигательная и речевая активность, — печаль вновь оставила следы на ее лице. Для меня эта новость тоже стала неожиданной, почувствовала как дрожат конечности.

— Врачи меня заверили, что со временем все наладиться, стоит только набраться терпения.

Стас заметно осунулся после слов мамы. В моем воображении все это время рисовались совсем другие картины, понимая теперь, что не все так просто, я чувствовала, как слезы подступают к глазам.

И если так больно мне, то, что говорить об этой сильной женщине, которая сутками ночевала и дневала в больнице. Она все это время молилась и надеялась, что ее сын выкарабкается, и теперь новые испытания, но Елизавета Игоревна держится и даже улыбается, а мы сразу раскисли.

— Он обязательно полностью поправится. Не может, не поправится, ведь столько людей верит в это и надеется.

Положив свою ладонь ей на руку, я аккуратно сжала пальцы женщины, и улыбнулась.

— Ксюша, ты даже не представляешь, какой сильный мой сын и какой он упертый. Кирилл не сломается, будет бороться до конца. Я верю в него, и знаю, что у него все получится, — положив другую свою руку поверх моей, она уже, сжала мои пальцы.

Другу еще надо заехать в клубы, поэтому побыв еще немного, попрощались с Елизаветой Игоревной. Стас специально забыл пакет с едой, но мама вернула его в палату и приказала забрать ужин и накормить отца. Обнявшись на прощание, мы со Стасом двинулись в сторону стоянки.

— Ксюш, давай ты пока не будешь приходить к Кириллу? — неожиданно заявил парень, когда мы выезжали на трассу. Первая реакция — возмутиться. Но узнав за это время неплохо парня, понимала, что у него есть веские аргументы меня об этом просить.

— Кир не выносит слабости. Я точно знаю, он не захочет, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, тем более ты.

Почему тем более «я» уточнять не стала.

— Дай ему время немного набраться сил, осознать, что произошло, — серьезно посмотрел прямо в глаза. Возразить он мне не позволил, да и не было у меня сильных доводов его переспорить.

— Пойми, он мужчина, а мы нелюбим быть слабыми. Мой брат особенно. Он даже на тренировки сбегал с температурой, когда мама закрывала его дома. Один раз даже в больницу с воспалением легких попал.

— Хорошо, — нехотя проговорила, понимая где-то на подсознании, что он прав. Но моя эмоциональная сторона не желала с этим мириться.

Кирилл

Какое мерзкое ощущение во всем теле. Ломит каждую кость, мышцы выворачивает, а кожу раздражает простыня, накинутая на обнаженное тело. Лучше бы все болело. Даже не знаю с чем сравнить это давящее, противное состояние. На веки словно положили килограмм свинца, телом пошевелить тоже не получается, а еще эта притупленная, ноющая боль в голове.

С трудом, но я все-таки открыл глаза. Понадобилось время вспомнить, как сюда попал. Какие-то датчики, капельница — меня окружает все то, что я ненавижу.

— Ну вот, молодой человек вы и проснулись.

Врача я знал. Мы встречались несколько лет назад, после злополучной травмы. Именно этот человек категорически запрещал мне возвращаться в спорт. Имя доктора крутилось на языке, но вспомнить не получалось — это ужасно раздражало. Оставив попытки вспомнить имя, собрался спросить, что же произошло.

С трудом получается, второчить языком, но я все же выдавил из себя предложение. Врач никак не отреагировал на мои слова. Он наклонился надо мной, раскрыл мне одно веко, внимательно всматриваясь, затем то же самое проделал с другим глазом. Пришлось повторить вопрос.

— Кирилл, не пытайтесь говорить. После полученной травмы, как следствие — речевая деятельность нарушена. Но не стоит пугаться, думаю, через несколько дней к вам начнут возвращаться рефлексы, и речь потихоньку начнет восстанавливаться.

Слова врача испугали. Испугали так, что я хотел подорваться с кровати, но не смог. Я осознаю, что не могу двигаться, но ощущаю свое тело: чувствую покалывание в стопах, онемение конечностей, легкий зуд над правой коленкой. Но не могу пошевелить рукой, чтобы почесаться. Сердце бешено стучит в груди, отдается набатом в висках, нарастает гул в ушах, голова начинает, разрывается от боли.

— Инна, — краем глаза замечаю медсестру, которая тихо стояла у него за спиной, — два кубика…

Последней мыслью, прежде чем провалиться обратно в темноту, после ощутимого укола — стоила ли «Спарта» этих жертв? Не легче было его продать, чтобы не валяться сейчас овощем на койке?