— Простите, что ворвался… И прервал вас.

Мокрых полотенец на полу соседу, видимо, показалось достаточно. Я покивала, чтобы не оставаться в долгу и показать, что я тоже ответственная хозяйка сказала:

— Это вы простите, что не уследила за водой. Сейчас принесу пылесос, чтобы отсосать…

Твою мать! Твою мать!

— Короче, убрать лишнюю воду, — едва слышно договорила я.

— Хорошо. Простите.

— Это вы простите, — повторила я, должно быть, бордовая от стыда.

И пожалуйста, бегите. Иначе я за себя не ручаюсь.

Мужчина в три широких шага преодолел коридор в обратном направлении, толкнул незапертую дверь и, кивнув напоследок, ушел. Трясущимися руками я едва справилась с ключом, а после прислонилась к двери спиной.

— Ох, липучие лепестки… Вот это мужи-и-ик!…

Когда дома была Аля, я старалась не материться. Или заменяла слова похожими. Это вошло в такую же неискоренимую привычку, как и постоянное использование слов с буквой «Р».

Внутри меня словно проснулся вулкан, и теперь моя кровь напоминала раскаленную лаву. Я распахнула халат, и рука сама потянулась ниже. Мимо болезненно-твердых сосков, прямо туда, где было очень и очень влажно.

Я точно знала, как самостоятельно сделать так, чтобы сбросить напряжение. Только так это и происходило все эти четыре года. Я провела пальцем и задрожала, предчувствуя очень скорую разрядку, от которой не будет много наслаждения, слишком все быстро и бестолково. И как же надоело делать это самой…

— Черт, да!

Я закусила губу, чтобы не стонать во весь голос…

И тогда в дверь снова позвонили.

***

Андрей

— Чтобы отсосать…

Дай мне господи боже сил!

Остаток фразы я даже не расслышал.

Бежать. Срочно. Пока это не зашло слишком далеко. Я видел достаточно и у меня нет причин оставаться. Адекватных точно нет. Трубы у нее не текут, но и мужских принадлежностей на полках тоже нет. Все девчачье, яркое. Ароматное, как в филиале кондитерской.

— Хорошо. Простите, — пробормотал я, стараясь больше не встречаться с ней взглядом.

И уж точно больше не стоит рассматривать губы и не представлять ничего такого.

— Это вы простите, — отозвалась она.

О нет. Это мне надо просить прощение за то, что в своем воображении уже оттрахал незнакомку прямо здесь, у стены, сорвав с нее эту мокрую тряпку. Намотав на кулак мокрые волосы. Запустив ей пальцы в рот.

Все-таки она старше. Я успел заглянуть в ее глаза — и не нашел в них той беззаботной радости, как у школьниц. Но мне нет до этого никакого дела.

Умчался на лестничную клетку и услышал, как донеслось из-за двери:

— Ох, липучие лепестки… Вот это мужи-и-ик….

Кто так ругается? Мы что, в детском саду?

Впрочем, остаток фразы я тоже слышал. Я ей понравился и даже без формы. Плечи сами собой расправились. Я привык к тому, что женщины, при виде пилота, моментально раздевают его глазами.

Сейчас все было иначе. Я очень давно ни с кем не знакомился, вот так. Без жены, без обязательств. Без формы.

И без имен.

Черт, как это познакомился, если я даже ее имени не узнал? А с другой стороны, зачем мне ее имя?

Лифт звякнул и раскрылся, выпуская на лестничную клетку курьера в хорошо узнаваемой желтой форме. Парень глянул в бумажку, покосился на меня испугано и сказал:

— Простите, мне туда.

Он указал на квартиру, из которой я только что вышел.

— Давайте я оплачу, — услышал я свой голос.

— Что? — лицо курьера вытянулось. — Это вы заказывали суши, да?

Кивнул и потянулся к бумажнику. Что я на хрен делаю? Но мне уже всучили пакет и сдачу.

— Приятного аппетита, — бросил курьер и умчался.

А я остался на лестничной клетке перед дверью, в которую еще минуту назад не знал, под каким предлогом попасть, а теперь у меня в руках был ее ужин.

А если у нее свидание? Хотя… Судя по весу и сумме, что я заплатил, еды там ровно на одну худышку.

Выгонит, значит, выгонит. А не выгонит… Я не хочу пока об этом думать. Я вообще сейчас не могу думать. Только действовать.