Господи, при чем тут убытки-прибытки?! Я бы взял ее в одном сарафане, какой был на ней. Я боялся, что вдруг переговоры о приданом могут все разрушить. Вдруг она подумает, что я позарился на ее наследство, полученное из Пскова?

Но, слава Богу, все прошло хорошо. Отец Денис вернулся из Малых Мытищ вечером следующего дня очень довольный. Сиял. Да, согласие родителей получено. Да, и невеста вышла к нему и сказала, как заведено в Пскове: "Мое дело кончено, кланяйтесь моему жениху, Степану Юрьевичу". (Так меня зовут здесь теперь.) Нет, была совершенно серьезна. Вот знак согласия - белый шелковый платок от ее родителей в подарок. Сговорились, что свадьбу можно сыграть через месяц. Сам отец Денис взялся нас повенчать.

Милая Грета, ты ведь сама пережила и помнишь все предсвадебные волненья и страхи. Но ты выходила замуж молодой. У тебя жизнь была впереди. Если бы что-то сорвалось, это не было бы крахом всех надежд и упований. Для меня же - пойми - это была единственная, первая и последняя, возможность вкусить семейное счастье. Ибо я сказал Людмиле чистую правду: никто не мог мне заменить ее, никто не был мне нужен.

Месяц прошел, хвала Господу, в заботах и хлопотах, которые отвлекали меня, возвращали сердцу возможность разжиматься порой и возобновлять нужное биение в груди. Заняв денег у Ивана Курицына и Кара Бешмета, я купил домик с садом в деревне Сокольники, на полпути между Кремлем и Малыми Мытищами. Эта деревня тоже стоит на реке Яузе. Поэтому в день свадьбы родители невесты со служанкой Катей, их друзья и соседи спустились от их дома на ладьях и стругах.

Отцу Денису уже не раз доводилось венчать вдов и вдовцов. В местной церкви все делалось по его указаниям. Заплетать волосы в две косы, оборачивать их вокруг головы и потом покрывать кокошником Людмиле не пришлось - этот обряд был только для девиц. Но брачные венцы на нас возложили: мне - на голову, а ей - на левое плечо. При венчании отец Денис прочел сто двадцать седьмой псалом:

"Блажен всякий боящийся Господа, ходящий путями Его! Ты будешь есть от трудов рук твоих; блажен ты и благо тебе! Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои да будут, как масличные ветви вокруг трапезы твоей. Так благословится человек, боящийся Господа!"

Потом обернулся ко мне и спросил:

– Ты берешь молодую и милую. Будешь ли любить ее в радостях и бедности? Не будешь ли издеваться над нею и поступать с ней грубо? Если она состарится, сделается немощною или больною, то не покинешь ли ее?

Голос у меня вдруг стал хриплым, но все же я сумел сказать громко и твердо:

– Никогда не покину!

Тогда отец Денис обернулся к Людмиле, пропустил положенное начало - "ты еще молодая и неопытная" - и спросил:

– Будешь ли жить с мужем в согласии, как следует доброй жене? Будешь ли смотреть за хозяйством? Пребудешь ли ему верною, когда он состарится и ослабеет?

И она негромко ответила: "Да, да..."

При выходе из церкви нас осыпали хмелем и конопляным семенем. Из церкви все перешли в мой новый дом. Там уже было накрыто на столах угощение: яблоки и груши, изюм, пряники, караваи свежего хлеба, сыр и масло, орехи и яйца, вино и мед. Тут под крики "горько" жениху было дозволено поцеловать молодую жену в губы.

Дальше я плохо помню.

Как ты можешь догадаться, веселье и шум скоро заполнили горницу. Но помню, что вдруг все стихли и голос Людмилы, как цветок на длинном стебле, взлетел над головами гостей:

А я про тебя, душа моя, терзаюсь всегда!

Не вижу я в ноченьке спокою часа.

Казалась мне ночушка за белый денек,

А вы, мои частые звезды, за белую зорю,

А батюшка светел месяц за красное солнце.

Я лесом шла ко милу дружку

Казалось мне, лишь шелкова травушка

Сплетает мой след; лавровый листок,

Лавровые листочушки в голове шумят.

Ах, не шумите вы, лавровые листочки, в моей голове!

И так мое сердечушко изныло во мне.

По местным обычаям, молодых кладут в нетопленой комнате, на постель из пшеничных снопов. Почему "нетопленой", спросишь ты. Может быть, для того, чтобы крепче обнимались?

В роли дружек у меня на свадьбе были Иван Курицын и Кара Бешмет. Им следовало всю ночь разъезжать с обнаженными саблями вокруг дома, отгонять злых духов. Но, видимо, вишневый мед, приготовленный Людмилой, был слишком крепок: уже через полчаса их пьяное пение и стук копыт за окном стихли. Мы с Людмилой остались наедине.

Благопристойность требует, чтобы я стыдливо умолк тут и перескочил сразу к следующему утру, к обязательному походу в баню и продолжению свадебного пира. Могу лишь добавить очевидное: в нашем случае не было нужды оставлять в спальне вино в кубке с просверленной дырочкой. Но иконы, конечно, все были завешены красивыми полотенцами.

Прощаюсь с тобой, дорогая сестра, и верю, что ты будешь рада моему счастью, ниспосланному мне по безмерной милости Господней!

Твой - когда-то Стефан Златобрад, - а ныне