— Бер, смыкаемся! — Скомандовал я, отпрыгивая назад. Слуг было восемь человек, пропустить кого — нибудь из них за спину сражающейся с шустрым вампом тройке было непозволительно.

Так и оставшегося для меня безымянным раненого рейтара набежавшая толпа искромсала без каких — либо сантиментов, его попытка, отбросив оружие, протянуть в их направлении пустые руки и молить о пощаде не помогла. Попутно досталось и лежащим рядом с ним телам побитых бойцов, один из которых, к слову сказать, до удара алебарды тоже еще был жив. В плен нас брать определенно не собирались.

Восьмерка предателей рода человеческого для крестьян была отлично вооружена. Все, даже обе женщины были в разномастных кольчугах, с мечами, палашами и фальшионами на поясах и копьями, глефами и алебардами в руках. Выев не пожелавшие подчиниться феру Редвину лесные банды, вампиры, судя по всему, щедро поделились со слугами захваченным вооружением. Да и от исчезнувших в лесу путешественников доля малая им не могла не достаться.

А вот с навыками все обстояло не лучшим образом. Как бы, не прощал ошибки строй и длинный древковый полиарм, исключительно одно только боевое обучение делает из человека с оружием солдата. Увы, обучение у них практически отсутствовало.

Я с легкостью увернулся от удара глефы, сбил в сторону грозивший развалить мне голову удар алебарды, отрубил кисть ее владельцу и голову парня с глефой, вспорол дагой горло однорукого неудачника… и получил мощный удар копьем прямо под левый сосок. Настолько сильный, что под хруст ребер, меня от него развернуло.

Титановая кольчуга такой удар как это ни странно выдержала, что печально повлияло на судьбу копейщицы. Сначала под мечом отлетела кисть, вторым ударом я развалил лицо женщины, где смешанное с яростью удивление ещё даже не успела сменить боль.

Робен уложил только одного противника, получил ранение в левую руку и яростно сражался за свою жизнь.

Для того чтобы его спасти мне не хватило буквально секунды. Я точно также, как и в поединке с кровососом заблокировал рукой глефу обернувшейся на меня второй бабы и прямым колючим выпадом добавил стали в ее печенку и… но помогать уже было некому. Бер лежал, а на меня смотрели две перепуганные физиономии и острия алебард. Чуть дальше дело было ещё более худо — с Кеммелом упыри успели покончить, раненый Тилли брызгал из пробитого горла кровью и умирая извивался в траве, ну а Хёука с Хугге вампиры неторопливо прижимали к частоколу и что самое печальное к ним на помощь бежали другие люди.

Последние останки надежды растворило прозрачное как байкальский лед осознание того уже практически состоявшегося факта, что из этого боя живым уйти будет не суждено. Можно было попробовать убежать, но шансы на успех я счел призрачными. До леса было слишком далеко, меня в любом случае успевали перехватить если не люди, то вампы. И вероятнее всего всухую.

Обидно было до слез. Серьезная недооценка боеспособности кровососов при планировании операции наложилась на пару — тройку тактических ошибок и ситуация превратилась в безнадежную. Сейчас я безусловно успевал порешить как минимум одного из заходивших на меня с разных сторон людей, а потом меня с стопроцентной вероятностью убивали.

Перепуганных алебардщиков я еще пережить мог, шансы справиться с парой вампиров были близки нулю, ну а после появления рядом Слуг из соседних дворов вероятность выживания уверенно упиралась в минус.

Молить о пощаде, однако не хотелось и пусть про это никто никогда не узнает, но уходить следовало достойно.

Последняя мысль словно бы стала допингом. Окружающие замедлились, усталость ушла в никуда, вместе с ней куда-то испарилась боль в ребрах, откуда — то пришло понимание, что одно из них сломано, но все эти повреждения пока еще совершенно не влияли на эффективный функционал моего тела. Очень тянуло зарядить в искаженные смесью злобы и страха рожи вампирьих слуг что нибудь сильно пафосное, типа «Время жить прошло, пришло время умирать» но я справился с таким порывом — ибо каждая потерянная секунда уменьшала число людей и нелюдей которых я успевал здесь убить.

Одним легким движением я оказался рядом с правым алебардщиком, увернулся от удара и, выстраивая обоих противников на одной линии отсек ему на правой руке пальцы…

Я лежал на земле. Небо вращалось, сил не было, была одна боль. Когда и в каком по счету из врагов я оставил кинжал, в памяти не осталось. Ладонь грела одна только рукоять доставшегося мне от колдуна двуручника. Шлема на голове не было, один только сползший на глаза койф. Как я его потерял, тоже было неясно.

— Вас как зовут, фер?

Прежде чем ответить, я всё же сумел немного приподняться и опершись на локоть стереть с глаз заливающую лицо кровь. Рядом со мной присел на одно колено упакованный в открытый украшенный чеканкой шлем и добротный чешуйчатый панцирь мужчина лет сорока, с слегка тронутыми сединой длинными «запорожскими» усами и аккуратно выбритым подбородком. За ним маячили двое парней в кольчугах.

— Это уже неважно. Делай свое дело, Слуга.

— Я всего лишь хочу помочь вам! — Доброжелательно улыбнувшись, сказал усач.