Однако товарищи его из состоятельных семей куда быстрее шли в гору, стали получать звания и всё остальное. А Гаврила продолжал исполнять чёрную солдатскую службу. В редкие минуты отдыха читал Ломоносова и Сумарокова, начал писать побаски и песенки, составлять письма, в том числе и любовные, по просьбе своих товарищей. Наверное, было в этих опытах немало интересного, но в 1770 году на карантинной заставе, спеша въехать в Петербург побыстрее, Державин сжёг целый сундук рукописей.

Шли годы, а он всё служил. И только благодаря своим способностям медленно поднимался вверх. В невысоком звании унтер-офицера пробыл целых 9 лет! Однажды, «стоя в будке позади дворца в поле на часах, ночью, в случившуюся жестокую стужу и метель, чуть было не замёрз; но пришедшая смена от того избавила». Таких «подарков» судьба припасла ему немало.

Однако интерес к искусству не пропадал… Да вот возможностей заняться им по-настоящему всё не было, как не было и должной среды. Однажды Державин, будучи вестовым, привёз приказ прапорщику князю Козловскому на дом и, услышав чтение стихов, невольно остановился. «Поди, братец служивый, с Богом; что тебе попусту зевать? ведь ты ничего не смыслишь», – небрежно бросил князь. Знал бы он, что через несколько лет этот бедный вояка напечатает свою первую оду, а там, придёт срок, будет принят самой императрицей как знаменитый поэт!

Будучи почти постоянно без денег, Державин, как многие преображенцы, поигрывал в карты, в чём и признаётся в «Записках». «Если же и случалось, что не на что не токмо играть, но и жить, то, запершись дома, ел хлеб с водою и марал стихи при слабом иногда свете полушечной сальной свечки или при сиянии солнечном сквозь щелки затворённых ставней». Так всегда «проводил он несчастливые дни».

В 34 года Державин наконец выходит в отставку, ещё не зная, радоваться или нет, – так привык к армии. Однако же был наречён коллежским советником и получил целых 300 душ в Белорусской губернии! Бедность уже не преследовала его, как раньше, а вот с творчеством еще всё было впереди: и муки слова, и ученическая подражательность, и опять слишком мало времени из-за службы, уже гражданской. И всё-таки талант брал своё. Державин начинает активно печататься в журнале «Петербургский вестник», где появляются такие его известные стихи, как «На смерть князя Мещерского», «Ключ» и произведение, наделавшее немало шума в Северной столице – «Властителям и судиям». Написано оно в традиционной для поэта форме оды. Но от былой высокой торжественности он переходит здесь почти к явному обличению власти царей, не способной защитить своих подданных. Каждая строка – как гром для ушей сильных мира сего.

И, чтобы уж совсем не осталось сомнения в его дерзости, поэт заверяет:

Осталось напомнить, что строки эти написаны двести лет назад, когда русская поэзия делала первые уверенные шаги.

Стихотворение было тотчас изъято из журнала, а после французских событий 1793 года приобрело зловещий для власти оттенок. А ведь поэт и не помышлял об уничтожении монархии! Но врождённое чувство достоинства, неприятие неправды в любом виде сделали своё.

Кто знает, как бы сложилась его жизнь дальше, но через три года Державин пишет оду «Фелица», посвящённую Екатерине Второй, и входит, что называется, в милость. Хотя целью его отнюдь не было петь дифирамбы царице. Державин хотел показать, каким должен быть монарх, причём «высокий» стиль здесь то и дело сменяется «низким», приближенным к будничным картинам жизни:

Однако многое в окружающей его действительности Державин не хотел принимать, не мог и молчать, и потому всё чаще его стихи наполняли намеки, иносказания, понятные современникам, но для будущих поколений они могли превратиться в ребусы. И не случайно близкие ему литераторы советовали издать примечания к своим произведениям. Гаврила Романович соглашался с этим и так объяснял свою манеру стихосложения: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками, из чего само по себе вышло, что в некоторых моих произведениях и поныне многие, что читают, того не понимают совершенно…»

Зато были и такие стихи, что дух захватывает при чтении от фантастической ясности и поэтической высоты. Речь идёт о стихотворении «Бог»:

Надо сказать, что диапазон его творчества был очень широк. К примеру, он написал либретто несколько опер и, хотя так и не дождался их постановки, но проложил дорогу другим, более успешным, например, Ивану Крылову («Илья-богатырь»). По иронии судьбы Державин ставил в своём творчестве на первое место именно драматургические произведения, а стихи считал – так, забавой.

Однако потомки рассудили иначе. Многие читатели с доброй улыбкой вспоминают его стихотворение «Евгению. Жизнь Званская», где поэт с упоительной радостью рассказывает о своём досуге в собственном имении «Званка». Стихи эти посвящались новому приятелю Державина – ученому монаху и литератору Евгению Болховитинову.