А он всё смотрел на меня – пристально, но мягко. Его светло-карие глаза за стёклами очков казались осколками тёплого янтаря.

Галка достала из сумочки духи, пакет с бельём и коробочку с бижутерией.

– Смотри, что я себе купила, Вовуль.

– Класс, – сказал Володя, скосив глаза на коробки и пакет, и снова поднял их на меня. – Вот Петру радости-то будет стаскивать всё это с тебя!

Галка засмеялась. Она любовалась на свои покупки, всё ещё не замечая того, что происходило у неё под носом, и чего не заметить было уже невозможно.

Я сосредоточенно пила чай, подливала и снова пила.

Галка встала, глянула в окно на сумеречное небо и сказала:

– Что там у нас с дождём? Кажется, кончился. – И вышла из комнаты.

Володя поднялся, обошёл моё кресло и провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке.

– Вы не уйдёте? Ведь правда? – Сказал он.

Я мотнула головой.

Он прикоснулся к волосам и снова сел напротив.

В комнате стало как на вершине Джомолунгмы: не хватало воздуха и захватывало дух от высоты и опасности.

Вернулась Галка и стала собирать свои покупки.

– Ну что, двинем? – Она глянула на меня. Потом на брата. – Вов, я оставлю тебе сумку с банками и бутылками, завтра принесёшь. Мусь, а ты посиди, если хочешь.

Скорей всего, она сделала вид, что ничего не заметила.

Хлопнула дверь в прихожей. Володя вернулся в гостиную. Он был… я забыла замену слащавому слову "красивый". Широкие ссутуленные плечи и узкие бёдра, высокий лысеющий лоб и тёмные от отросшей к вечеру щетины подбородок и щёки, из-за ворота трикотажной футболки выбиваются волосы, руки тоже покрыты густой тёмной порослью. Да, мужественный… У него была утончённо-мужественная внешность.

Он подошёл ко мне, я поднялась навстречу. Он снова коснулся моего лица. Я тронула его приоткрытые губы – они были сухие и горячие, как в лихорадке. Он снял очки и поцеловал меня.

В одиннадцать раздался звонок.

Володя поднял трубку и сказал после паузы:

– Не волнуйся. – Снова пауза. – Она не может. До завтра. – Он повернулся ко мне. – Ведь ты не можешь сейчас говорить с моей сестрой?

– Нет. – Сказала я, и мы снова вцепились друг в друга.

Его двадцать семь и мои сорок были на равных. И мы оба были одинаково голодны. И одинаково страстны и неистово нежны.

* * *

Когда мы появились на пороге Галкиного дома, вопросов нам не задавали, поинтересовались только, где сумка с банками и бутылками.

Она осталась там, где вчера её оставила Галка – на расстоянии трёх троллейбусных остановок.

У двери своей квартиры Володя так сжал мою ладонь, что хрустнули чьи-то пальцы, а ключ в его руке исполнял пляску святого Витта и не желал попадать в скважину.

Мы вернулись через полтора часа, едва не оставив сумку на прежнем месте.

* * *

Я сидела на кухне и что-то вяло резала или чистила. Галка летала вокруг, гремя, шурша и журча разными предметами.

– Не будь дурой, – говорила она, – не уподобляйся серости.

– Но пятнадцать лет… – Возражала я.

– Тринадцать. – Поправляла она. – К тому же, на лбу у вас не написано. А догадаться никто не сумеет даже под расстрелом. И вообще – кому какое дело!?

В закрытую дверь кто-то заскрёбся.

– Да! Войдите! – Галка была деловита и возбуждена.

Появился Пётр с двумя высокими стаканами.

– Девочки, маленький аперитив.

Галка взяла стаканы и захлопнула дверь.

– За любовь. – Сказала она и мы отпили.

Это был джин с тоником. Довольно крепко, но меня сразу отпустило.

– А на Востоке считают, что любовь начинается после свадьбы, – сказала я, – и расцветает только к концу жизни.

– Ну, мы не на Востоке, к счастью, поэтому давай наслаждаться расцветающей любовью, пока способны что-либо ощущать. – Сказала Галка и вылетела по какому-то делу.

Тут же в кухню вошёл Володя. Мы прижались друг к другу, словно нас вот-вот собирались разлучить навеки.

Вернулась хозяйка.

– Тихо, тихо, ребята! Сейчас перегорит вся бытовая техника и полопается посуда!

Володя вышел.

– А если он захочет детей? – Ныла я.

– Захочет – родишь, – просто сказала Галка. – Если ты забыла, как это делается, я напомню.

– В сорок-то лет? – Сказала я.

– Так! – сурово глянула она на меня. – Мы с тобой ровесники?

– Ровесники. – Ответила я.

– Ну вот! А мне сегодня – двадцать пять! И баста про свои сорок!

Мы выпили за двадцать пять, и мне стало ещё немного легче.