– Зачем же так ругаться и орать? – брезгливо вытирая руки и ставя на столик свечу, проскрипел мучитель через четверть часа «разговора». – Ну право же, неловко, будто не дворянин, а портовый грузчик! А мне ведь вас рекомендовали, как вежливого и воспитанного юношу. Стыдно! Даже собак напугали, вон как заливаются… Скучно мне с вами, мичман, бесконечно тяжко и неинтересно… Вы вот что – повисите тут до утра, подумайте, стоит ли так кочевряжиться, а с рассветом продолжим. Стоять так на цыпочках, вы сможете еще максимум час, а потом пальцы ног затекут и начнется самое неприятное, но вы сами себе всё устроили, так что не обессудьте… Я зайду после ужина и кто знает, может, вы передумаете…

Визг половиц, кряхтение и хлопнувшая дверь снова погрузили окружающий мир в тишину, только упрямая муха изо всех сил всё ещё долбилась в оконное стекло… «Да что ж она, дура, даже посмотреть вверх не может?» – сквозь боль подумал мичман и отчаянно скосил глаза в сторону окна… Посмотреть вверх, какая хорошая мысль…

Извернувшись так, что хрустнули шейные позвонки, в темном оконном стекле мичман увидел своё совсем не привлекательное отражение, с руками, задранными за спиной к потолку, набранному из простеньких двухдюймовых слег, через одну из которых, как через блок, была перекинута веревка, на другом конце которой он изволил висеть. Но главное, что узрел пленник – это крюк, которым были подцеплены его связанные руки. Это был шанс! Слега, не предусмотренная для таких тяжестей, как его тело, слегка прогнулась и зазора вполне хватало, чтобы просунуть туда ступню. Надо только изловчиться, чтобы задрать ноги к потолку и не промахнуться. Мысленно поблагодарив преподавателей морского кадетского корпуса за многие часы, проведенные на вантах, развивающие у гардемаринов поистине цирковые акробатические способности, мичман глубоко вздохнул и со всей силой оттолкнулся от топчана.

Слега скрипнула, приняв на себя уже всю массу тела. Зазор между ней и потолком стал ещё больше и мичман, зацепившись за дерево обеими ступнями, смог наконец-то расслабить затекшие мышцы плеча. Так, теперь аккуратно прогиб назад, чтобы крюк выскочил из опутавшей кисти веревки. После пятиминутных трепыханий получилось… А теперь как-то спуститься вниз… Легко сказать, когда висишь под потолком в позе летучей мыши…

Уже бесполезная веревка с крюком болтается в нескольких люймах от лица, а уцепиться за нее решительно нечем… Хотя впрочем, почему же? Мичман вспомнил, как он какое-то время удерживал во время шторма зубами таль, потому что руками намертво схватился за поручни, не давая волне снести себя за борт… Ещё несколько «па» из индийских танцев живота и пенька плотно зажата во рту. А теперь постараться выполнить кувырок так, чтобы приземлиться на ноги ну или вообще на любую часть тела, кроме верхней… И-и-и…

Сколько пленник пробыл без сознания, он не знал. Болело ушибленное при падении плечо и мышцы шеи. Саднили щека и бок. «Как это я умудрился приложиться и тем и другим, – подумал мичман, сползая с топчана и пытаясь встать на ноги. – Теперь срочно к свече… аккуратно, чтобы не затушить пламя, но прожечь веревку. Хорошо, что тёмное окно работает, как зеркало.»

Освобожденные от пут руки плетьми повисли вдоль тела. Удивительно – так обжечь пальцы и ничего не почувствовать… Прошло еще не меньше пяти минут, когда сначала покалывание, а потом дикая боль вернула мичману контроль над конечностями. За это время он успел осмотреть каморку, задуть свечу и попытался разглядеть двор… Тьма непроглядная… А надо бы понять где он и как отсюда выбираться?

Мичман застыл и весь превратился в слух… За дверью – ни малейшего движения. Или он тут один, или сторож уже видит сон. Зато отчётливо слышен такой знакомый шум прибоя…Э-эх, остаться бы да задать пару вопросов «гостеприимному хозяину». Но шансов, что он его одолеет – никаких, последняя встреча в рыбацкой хибаре тому доказательство. А значит надо уходить… лучше через окно… Главное – добраться до берега, а там что-нибудь придумаем…

Невзрачный пароходик, обычно выполняющий каботажные рейсы между Эгейским и Ионическим морями, а на этот раз грустно чапающий из Афин на Цейлон за партией чая, у острова Тира в Эгейском море выловил очередного сумасшедшего искателя сокровищ. После Генриха Шлимана с его Троей такие косяками бродили по греческим островам, залезая во все щели в поисках венецианских, римских и древнегреческих артефактов. Местные рыбаки изрядно наживались на них, сдавая в аренду или продавая откровенно дряхлые посудины, тонущие быстрее, чем они успевали выйти за пределы порта. Вот и этот бедолага, очевидно, попал на такого ушлого маримана и теперь барахтался в неприветливых в это время года водах Средиземного моря, сражаясь за остатки плавучести утлой посудины, жить которой оставалось по самым оптимистическим прогнозам не более получаса.

Ну этому-то приключений уж точно хватило, ведь он решительно отверг предложение капитана вернуть его на Тиру и радостно согласился быть доставленным в Цейлон, за что пообещал быть безмерно благодарен в пределах разумного, как только доберется до первого же представительства банка. «Много не съест, – подумал капитан. – Судя по лицу и рукам – явно аристократ. А потенциальная благодарность от такого – она никогда лишней не бывает».

Если бы еще год назад Маше сказали, что она окажется в тысячах километров от своей родной смоленской губернии и что к ней полностью относятся слова Некрасова про русскую красавицу, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», она бы посмеялась и назвала такого человека фантазёром и шутником.

Частное образование, салонное воспитание и знание в совершенстве трех языков – французского, немецкого и английского, никоим образом не давали возможности подозревать в хрупкой синеглазке склонности к авантюризму и жажде приключений. Но из песни слов не выкинешь, и спустя 12 месяцев – в январе 1901 года Маша прогуливалась уже не по ярмарочной площади Смоленска, а по берегу Лаккадивского моря, проделав путь почти в 20 000 вёрст – немыслимое расстояние по меркам начала XX века.

Всё началось с того, что Мария обиделась. Через полгода счастливой семейной жизни, будучи замужем за гвардейским офицером, она узнала… Точнее «злые языки» ей нашептали про развесёлые застолья, которым регулярно предаётся её благоверный с сослуживцами и полным букетом удовольствий, включая самые нескромные, в компании с кокотками и шансонетками. Когда Маша со смехом рассказала мужу про всю эту нелепость, Николай спокойно и как-то буднично подтвердил абсолютную верность сплетен. Самое ужасное, что он вовсе не смущался и даже не пытался оправдываться или отнекиваться. Сослался на традиции людей его круга, от которых он не мог отказаться, чтобы не стать изгоем в собственном полку. И это Машу убило больше всего.