Сибилла Ширдун выглядела спокойной и расслабленной, но ее и без того искрящиеся глаза заблестели ярче, когда опутанный цепями корпус корабля медленно показался из спокойных вод реки. Он напоминал попавшего в сети огромного кита, который напрягает последние силы в тщетной попытке высвободиться из лап врагов.

Цепи угрожающе скрипели под чудовищным весом. В воздухе запахло мокрым деревом и тиной.

Отойдя чуть в сторону, сиделка с тревогой следила за взволнованным лицом своей подопечной.

– Стоп! – крикнул человек в плаще крановщику и поднял руку. – Повернуть на сто восемьдесят градусов!

Фотограф «Ньюсуик» суетливо щелкал фотоаппаратом, стараясь поймать в кадр одновременно и корабль, и Ширдун.

Несколько минут спустя облепленный тиной гигант повис над набережной, а затем, словно в замедленной съемке, опустился на массивный деревянный эллинг. Цепи зазвякали по бортам и повисли спокойно. Гул мотора стих. В наступившей тишине корабль выглядел еще более внушительно.

Сэм жадно ловил реакции пожилой дамы. Она молча смотрела на неподвижный корпус корабля, но ее лицо выражало целую гамму чувств.

Журналист подошел к ней и, присев на корточки, почти шепотом спросил:

– Вы узнаете его, мадам Ширдун?

Не отрывая глаз от корабля, она улыбнулась и медленно кивнула.

Сэму не терпелось засыпать ее вопросами, но он молчал из уважения к ее чувствам и боясь испортить важный для нее момент. Он понимал, что в ее голове возникают сейчас картины прошлого, мысли об ушедших годах.

Спустя некоторое время он ринулся в бой:

– Значит, вот где вы начали карьеру певицы?

Сибилла улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Не совсем так.

– А разве не на этом корабле вы дали свои первые концерты?

Она снова мотнула головой:

– Нет. Но он перевернул мою жизнь.

Сиделка пристально смотрела на Сибиллу, готовая броситься на защиту при малейшем признаке опасности. Фотограф трудился как пулеметчик.

– Расскажете подробнее?

– Это было в начале шестидесятых. В шестьдесят… шестьдесят четвертом, да, точно. Я работала на корабле. Это был плавучий ресторан, ну знаете, бар с пианистом и концерты каждый вечер. Меня поставили во главе небольшой команды. Это плохо закончилось для меня… И все же, если бы не тот провал, моя жизнь никогда бы не сложилась так, как сложилась.

Тут она как-то нехорошо закашлялась. Сэм бросил тревожный взгляд на сиделку и пожалел об этом, едва увидев выражение ее лица. Ему показалось, что он, сам того не желая, напомнил ей о ее миссии.

В этот момент руководитель операции подошел к Ширдун. Его бежевый плащ был заляпан тиной.

– Мадам, мои люди сейчас попробуют проникнуть на борт. Мы, конечно, не можем пригласить вас туда, это небезопасно. Вы же понимаете, там все держится на честном слове…

– Конечно понимаю.

– Мы возьмем камеру и немного там поснимаем. Если вы не против, мы потом покажем вам запись.

– Прекрасно!

– Есть ли какое-то место на борту, которое вам особенно ценно? Мы постараемся заснять его, если получится.

Она задумчиво покачала головой. Но вдруг ее глаза загорелись.

– Мне бы хотелось увидеть рояль. Вернее, то, что от него осталось. Если, конечно, что-то могло уцелеть под водой.

Руководитель операции заулыбался:

– Хорошо, мадам, я передам ваше пожелание. Где он находился?

– В большой гостиной, она же служила рестораном. Черный рояль. Небольшой, примерно метр семьдесят длиной. Вы его ни с чем не перепутаете.

Некоторое время Сэм молча смотрел на Сибиллу Ширдун.

– Мне кажется, с этим роялем связана какая-то история…

Пожилая дама задумчиво кивнула. На ее лице мелькнула грустная улыбка.

– Он был свидетелем того, как я спустилась в ад и сумела вернуться оттуда. И еще под его звуки я впервые в жизни решилась спеть на сцене. Это был не концерт, нет, но я осмелилась спеть – вот что важно… Все благодаря одному молодому пианисту. Он был ирландцем, как вы. По крайней мере, мне так кажется. Каждый вечер, когда гости расходились, он наигрывал мелодию собственного сочинения. Очень чувственную и очень грустную…

На глазах у женщины выступили слезы. Сиделка заволновалась, нахмурилась и демонстративно посмотрела на часы.

– Как его звали? – спросил Сэм.

Женщина помолчала.

– Джереми Фланаган. Я потом потеряла его из виду. Много лет спустя подруга сказала, что видела его за пианино в одном нью-йоркском баре. Я позвонила туда, но оказалось, что он только что уволился, не оставив ни адреса, ни телефона. Вот так и проходит жизнь – не находишь времени поблагодарить человека, который, сам того не зная, изменил твою судьбу. Благодаря ему я стала петь. Благодаря одной его фразе, очень простой, но произнесенной в подходящий момент. Он сказал: «Ты можешь». Мне нужно было услышать это, нужно было, чтобы кто-то подбодрил, дал зеленый свет. Те два слова все решили.