– Так ведь вы говорили, что Анна Васильевна вам лично рекомендовала… – Разумовский вовремя закрыл рот.

– Не лично, а письмом. Лично я ее, сердешную, почитай год не видела. Ну, может, теперь, коли уж приехала племянницу искать, так заедет. В былые-то годы уж какими подругами были.

– Вы можете через главный вход пройти, а я через отдельный, по той же тропинке. Теперь уже лицо можно не прятать, – затараторила Чоглокова. – Иван Иванович правильно говорит, в темноте никто ничего, кроме шали, заметить не мог.

– Ну, с Богом. – Елизавета повернулась к Разумовскому и вдруг, не стесняясь, нежно прильнула к нему. – Будь осторожен, Алешенька. Не знаю, как у тебя сложится с Ушаковым, но если старик ничем помочь не сможет, послушай доброго совета – поговори с Александром Ивановичем Шуваловым [18] . Не знаю, какая кошка между вами пробежала, но Александр Иванович первый помощник Ушакова, его ученик. Кроме того, Андрей Иванович хоть и крепок, но весьма уже в летах, коли для расследования этого проклятущего выпадет ему в холодном схороне сидеть, в карете трястись, драться да догонять, так я бы лучше поберегла его, зато Александр Иванович…

– Справимся, не беспокойся.

Какое-то время они стояли, нежно прижавшись друг к другу, Алексей Григорьевич рассеянно поглаживал зеленый пух шали.

– Главное, одна без меня к гаданию не приступай. Леший ясно сказал, нельзя тебе.

– Не стану, раз обещала. Буду покойно тебя дожидаться, отдыхать да сил набираться. Только и ты уж не задерживайся.

Наконец Елизавета позволила Алексею Григорьевичу усадить себя в карету, из которой они с Алексеем Григорьевичем только что вышли, рядом с ней устроились Чоглокова и Бецкой. Проводив их и махнув на прощание шляпой, Разумовский сел во вторую карету, и они разъехались в разных направлениях.

КАК СТРАННО УСТРОЕН свет. Деревня меньше города, тем паче столицы, а коли тебе помощь понадобится, сбегутся со всех домов. Не то что в Петербурге, народу тьма, а верного человека днем с огнем не сыскать.

Девушка прошлась по комнате, посмотрела в окно. Подруга обещала прислать ей узел с перешитой одеждой еще вчера, да отчего-то запаздывала. Что, с одной стороны, не удивительно, дворцовая прислуга не может по собственному желанию выходить в город. Об этом Евдокия прекрасно знала, чай, сама совсем недавно еще красовалась с фрейлинским шифром. Впрочем, если Дусенька Самохина служила фрейлиной, ее доверенная подружка была обыкновенной комнатной девушкой, а, как правило, за прислугой меньше доглядывают. К примеру, кому какое дело, ограничивает ли себя служанка в пище или ест в три горла? Другое дело фрейлина, которая всякий день на виду. Если госпожа или господин прикажут, будет поститься день и ночь, повелят – и займется уничтожением пирожных с кремом, что твой генерал с армией противников, лишь бы правильную фигуру соблюсти.

Вокруг город, кому какое дело, куда уходят слуги, выполнив свою работу. Странно, что подружка так замешкалась. А ведь она знает, что Евдокия бежала впопыхах, буквально в чем была, прихватив с собой только узелок с драгоценностями. И теперь, когда любезный друг повезет ее в церковь, что в его деревеньке, у нее не будет даже свежего платья, чтобы подойти в нем к алтарю.

На самом деле Самохина мечтала о роскошной свадьбе, вроде той, какая была у статс-дамы Чоглоковой. Еще не будучи фрейлиной, Дусенька с родителями оказалась среди многочисленных приглашенных и с восторгом наблюдала невиданную доселе роскошь. Впрочем, тайное венчание – это даже интереснее. Жаль только, что приходится сидеть в этой дрянной гостинице, кормя клопов, уж лучше бы он сразу из дворца повез ее в церковь. А следом на лихих конях неслась бы погоня во главе с Шуваловым – он и так при дворе за всеми шпионит да доглядывает, – и Бецким.

Девушка погладила тоненький браслетик с изумрудами. День идет за днем, двор уже должно быть уехал в имение Строгановых Братцево, так что, решись Дусенька покаяться перед государыней, пришлось бы еще и экипаж нанимать. Далеко.

Конечно, можно было продать что-нибудь из украшений и пошить платье, но Дуся понятия не имела, к кому следует обратиться с подобным вопросом, да и как выйдешь из дома, когда тетка, должно быть, уже во все колокола бьет об исчезновении юной родственницы. Со своей теткой – близкой подругой самой императрицы – Дуся, правда, за все шесть месяцев нахождения при высочайшей особе так и не смогла познакомиться. Потому как Анна Васильевна сначала уехала в свое имение рожать, а затем родила и письменно испросила разрешения Елизаветы Петровны остаться с хилым, нуждающимся в ее заботе и материнском молоке ребенке, на последнем особенно настаивал доктор. О фрейлинском шифре для племянницы она тоже позаботилась письменно. Так и получилось, что доброй и благодарной по своей природе девице Самохиной так и не удалось припасть к ручке благодетельницы. И вот теперь, стоило ей бежать с любимым человеком, тетушка нежданно-негаданно объявилась в столице.

В общем, неудобно получилось, вместо того, чтобы встретить родственницу со всеми полагающимися ей по праву почестями, она еще и отплатила черной неблагодарностью, сбежав с молодым чиновником. А ведь подобный поступок, скорее всего, первым делом ударит именно по дорогой благодетельнице. Вот что значит помогать бедной родне! Сначала по ней, а потом и по всему семейству Самохиных, в последнем полученном из дома послании значилось, что несравненная Анна Васильевна взяла на себя тяготу пристроить ко двору и младшую сестру Дусеньки, Полиньку, которой только-только исполнилось четырнадцать лет. Станет ли теперь тетушка возиться с ее сестрой? Или плюнет с горечью да и отречется от всего проштрафившегося семейства? А раз так, стало быть, своим, мягко сказать, неразумным поступком Дусенька невольно испортила жизнь ни в чем не повинной Полиньке. И теперь бедная девочка всю оставшуюся жизнь вынуждена будет прозябать в скучной деревне, вдали от света, вдали от любви.

Впрочем, все еще можно поправить, главное, чтобы милый друг выполнил свое обещание и повенчался с ней. Женятся, а потом уж вместе упадут в ноги к государыне. Елизавета Петровна ни за что не простит распутства среди своих фрейлин, но законный брак – он и есть законный брак, прикроет ясный сокол ее повинную голову епаничкою, а со временем все простится и забудется. Разумеется, ко двору после такого конфуза не вернуться, да и не возьмут замужнюю фрейлину – не положено. Дуся ведь не дура, понимает, на что пошла, зато тогда, скорее всего, Елизавета Петровна не станет противиться назначению сестры, да и на благодетельницу Анну Васильевну тоже не озлится.