– Ну, милые, что вы мне на этот раз поведаете? – с замиранием сердца прошептала Милославская, раскладывая перед собой карты.

Она проснулась сегодня в особо бодром настроении духа и, почувствовав себя полной сил и энергии, сразу взялась за гадание, потому что перед ней сейчас стояла уйма вопросов относительно дальнейшего хода расследования, а ответов на них, увы, не было.

Карты, все до одной, призывно смотрели на гадалку, а ей оставалось только выбирать.

– От какой же из вас сегодня будет больше толку? – задумчиво проговорила Яна и, руководствуясь некоторыми соображениями, вытянула «Взгляд сквозь оболочку».

Собрав веером раскинутые остальные карты, Милославская какие-то доли секунд задумчиво подержала их в руке, повертела перед собой и, не изменив первоначального решения, убрала колоду в сторону, оставив только «Взгляд сквозь оболочку».

Символы, начертанные на нем, были столь же необычны, сколь и все остальные: человеческий глаз сверху и снизу пронзали два луча, испещренные чем-то, похожим на молнии, а в глубине зрачка таилось изображение непонятного таинственного предмета.

Гадалка повыше положила подушку, поудобнее облокотилась о нее и закрыла глаза, накрыв карту ладонью.

Звуки просыпающейся Агафоновки, настырно врывающиеся в дом гадалки через открытое настежь окно (ночью Яне стало душно, и она распахнула его створки), сначала мешали ей сосредоточиться, и она не сразу нашла контакт со своей помощницей. Карта несколько минут молчала, не радуя гадалку знакомыми ощущениями. Тем не менее привычный туман все же начал кружить сознание гадалки.

Милославская, в прежних попытках раскрыть преступление потерпевшая фиаско, в эти минуты всем своим существом ожидала свершения чуда, исчезновения таинственной завесы. Она даже чувствовала легкую дрожь в теле и видела, как по рукам ее бегут мурашки.

Вскоре она уже не могла прислушиваться к собственным ощущениям, потому что легкой волной на нее нахлынуло видение. Яна вдруг увидела окрестности злополучной деревни, Багаевки. Постепенно видение приближало ее все ближе и ближе к сельским домам, словно пушинку неся по известной ей степной тропинке. Находясь вне реальности, гадалка неустанно задавала вопросы по поводу убийства Евдокии Федоровны, молила неведомые ей силы указать ей путь к истине.

Милославская видела улицы, с которыми уже успела познакомиться, узнавала дома, мимо которых проходила. Она почему-то не испытывала напряженности, тревоги, страха, как это иногда бывало; напротив, странное чувство гармонии владело ею.

Пожалуй, гадалка таким визуальным способом исследовала всю Багаевку. Она даже не заметила, как вдруг очутилась у дома убитой женщины. Видение почему-то остановилось. Яна ждала. Она думала, что сейчас тайная сила поведет ее дальше, в дом Ермаковой, и покажет ей в нем что-то, до чего она, несмотря на кропотливый и тщательный обыск, не добралась. Однако ничто не двигалось с места.

Милославская стала роптать, даже требовать дальнейших «объяснений». Но потом она вдруг испугалась, просто испугалась того, что видение невзначай исчезнет и оставит ее ни с чем. Тогда гадалка взмолилась – карта ей ничем не ответила. Тут Яна неожиданно поймала себя на мысли о том, что ей необходимо всего-навсего тщательней присмотреться к окрестностям дома Евдокии Федоровны, что, возможно, где-то рядом с ним скрыто что-то важное.

Видение оборвалось. Милославская открыла глаза. Настроение ее было тревожным, но в нем не было ни тени пессимизма и отчаяния. Наоборот, гадалке хотелось действовать, бороться дальше.

– Так, так, так, – бормотала она, цепляясь за каждую новорожденную мысль. – Надо… надо вспомнить каждую деталь, – через пару минут заключила Яна и снова сомкнула ресницы, начав прокручивать в памяти только что дарованное ей картой от начала до конца.

Минуты шли, и вот Милославская снова видела перед собой дом Ермаковой. Забор, калитка, оконца, тропка… Все это ей уже было знакомо. Что же? Что же хотело ей сказать видение?

Яна пристальнее присмотрелась к жилищу Евдокии Федоровны и заметила, что не оно одно составляет подаренный ей свыше «кадр», что и соседний дом чудом в него попал. Когда же она обратила внимание на то, что дом этот полуразрушен и вряд ли имеет хозяина, чувство несмелого торжества овладело гадалкой.

«Ага, – радостно подумала Милославская, – разрушенный дом непременно скрывает в себе какую-то тайну! Ведь карты не могли напрасно „подвести“ меня к нему!»

Но тут же Яной овладело отчаянье: она не понимала, как эти руины могут вписаться во все, что ей известно о случившемся. Она пыталась его встроить в имевшуюся цепочку так и сяк, но ничего не выходило. Если бы несчастную женщину застрелили, то гадалка непременно предположила бы сейчас, что в развалинах надо искать орудие убийства, а так – логика ее отказывалась выдавать какие-либо разумные выводы.

Через некоторое время она поймала себя на мысли, что надо не лежать вот так и не мучиться предположениями, а действовать, и чем быстрее, тем лучше.

Гадалка открыла глаза, потянулась, произнеся звук, по-настоящему удививший Джемму, и стала неторопливо – так как не чувствовала еще в себе достаточно сил – подниматься с постели.

Она приняла решение после необходимых утренних процедур ехать на дачу к Федотовым и расспросить их о разрушенном доме. Конечно, в Багаевке наверняка нашелся бы человек, способный гораздо более детально, чем Саша или Марина, проинформировать Милославскую по этому поводу. Однако она, во-первых, обещала подруге, как только хоть что-то новенькое ей откроется, тут же ее информировать. Во-вторых, Саша, вопреки обещаниям, за супругой не приехал, и той пришлось добираться на дачу на перекладных. Федотов, конечно, позвонил, но далеко за полночь. Сказал, что с машиной, вследствие езды по плохо освещенным и далеко не ровным дорогам, случилась какая-то поломка, и ее придется тащить на буксире. Гадалка, таким образом, переживала еще и о том, как разрешилась проблема с Сашиным автомобилем и насколько удачно ее подруга добралась домой.