Шрифт:
И в еще один.
Другой.
Третий. Залаяли и стихли собаки, чтобы спустя минуту разразиться скорбным воем. Завизжала лошадь, загрохотала подковами по камням.
…вонь.
И улочки становятся уже. А дома – грязнее. Они жмутся один к другому тесно, переплетаясь веревками, на которых сохнет грязноватое даже после стирки белье. То тут, то там из домов вырастают балкончики, сооруженные наспех из досок и всякого хлама. Некоторые срастаются с соседними, порой перекрывая и без того тесную улицу.
Здесь уже не пахнет розами.
Откуда им взяться?
Камень.
Дерево.
Гниль. Кучи мусора. Арвис остановился у одной, прислушиваясь к чему-то.
– Чуешь? – Земляной запыхался, но теперь его ноздри подрагивали, да и сам Глеб чувствовал близость силы, близость смерти.
Они опоздали.
Граница миров, нарушенная убийством, стремительно восстанавливалась, но память она сохранит еще на пару минут.
Или часов.
И этот отпечаток не под силу вывести и самому умелому некроманту, а стало быть, у них есть шанс.
– Тут, – Арвис поскреб стену дома, явно примеряясь, как бы половчей вскарабкаться. – Близко. Ушел…
– Погоди, – Земляной вытащил голема, которого поставил на землю. Щелкнул пальцами, активируя. Крыса несколько секунд сидела неподвижно, но вот длинный нос ее дрогнул, шелохнулись усы.
– Веди.
Мальчишка все-таки оставил стену.
Дверь здесь имелась, низкая, просевшая, огласившая скрипом ночную тишину. И за ней Глеба встретила темнота, не та, коварная, которая живет внутри у каждого, но обыкновенная. Она прятала узкую лестницу, заваленную вещами. Она подставила острый угол стала.
Или табурета?
Главное, что этот угол больно впился в ногу. Она разлила сладковатый аромат крови, ненадолго заглушив иные запахи, не самого приятного свойства. Где-то вновь заскулила собачонка.
Дом был старым, даже древним. Он забыл времена, когда обитали в нем люди приличные, имевшие уважение и к собственности, и друг к другу. Ныне некогда просторные квартиры разделили тонкими перегородками на каморки, в которых люди ютились столь тесно, что порой оставалось лишь удивляться, как вовсе они способны выжить в этой самой тесноте.
Запах становится ярче.
Но источник его отыскать не выходит. Он словно окружает Глеба, дразнит, и тьма меняется. Она шепчет, что на самом деле кровь – это лишь жидкость, что не стоит придавать ей такого уж значения.
– Твою ж, – Земляной добавил пару слов, отчего-то шепотом.
А потом Глеб увидел приоткрытую дверь.
Из-под нее выглядывала полоска желтого света, перед которой остановился Арвис. Мальчишка застыл, вытянув шею. Его фигура по-прежнему мало напоминала человеческую. Он тяжело дышал, и ребра почти прорывали сероватую кожу, на которой проступил бледный узор. Частью его перекрывали шрамы, но и их оказалось недостаточно, чтобы полностью разорвать вязь родовой татуировки.
Стало быть, их все же не рисуют.
– Подвинься, малыш, – Земляной осторожно прикоснулся к плечу. – Я бы тебя за Мирославом отправил, но… пожалуй, не стоит. Чую, здесь и без того станет людно.
Арвис был горячим.
И он явно плохо понимал, что происходит. Вот опустились поднятые плечи. Дернулась шея, взметнулась рука, мазнув по ней.
– Присядь, – Глеб толкнул мальчишку в угол. – Дыши ртом. И… если кого услышишь, предупреди. Сумеешь?
Арвис кивнул.
– Там… там… плохо. Дрянь!
– Верю. Но иногда приходится и с дрянью дело иметь…
Глава 5
Кровь подобралась к порогу.
Темная звездочка на темном полу. И еще одна. Вторая… третья… дорожка из капель, проложенная будто нарочно, чтобы гости не заплутали.
Лужица, которая глянцево поблескивает.
Света здесь довольно, и что-то подсказывало Глебу, что свет этот оставили специально. Уж больно грязной и негодной выглядела квартирка, чтобы обитатели ее могли позволить себе камни. Но вот один лежит на грязном столе. Второй нашел место в канделябре.
Третий…
Крови больше.
Лужицы сливаются друг с другом. Они добираются до грязной тряпки, которая заменяет здесь ковер. Прячутся под низким комодом, под кроватью, на которой раскинулась довольно молодая женщина. Ей перерезали горло, а затем вскрыли живот.
В следующей комнатушке нашлась еще одна.
И третья.
– Он разгулялся, – тихо произнес Земляной, перехватывая трость. – Смотри… они не сопротивлялись. Никто. Почему?
Глеб насчитал десятерых.
Квартирка была крохотной, а уж в закутках, разделенных порой и не дощатыми ширмами, а лишь простынями, натянутыми на веревку, и вовсе вмещались лишь кровать.