– Не глядел?
– порой снова окликает меня.
– Нету ее?

– Не видать, - отзываюсь я.

"Милосердия" - это тетки Дунина официальная должность при хворой соседке. Миколавна - человек одинокий. Таким людям с недавних пор собес нанимает помощниц. Оплата - сущие копейки, отсюда и круг забот: заглянуть раз-другой в неделю, хлеба купить да молока; иная полы подотрет - спасибо и на этом. Но старые люди мудрят: всяк - свое. Отсюда и споры. Обязана "милосердия" с огородом помогать или не обязана? Щи варить?.. В хате прибирать?.. Обязана - не обязана... Деньги им платят.

У Миколавны за короткий срок этих "милосердий" сменилось трое или четверо. "Обязана... Не обязана"...

– У людей милосердия грядки поливает, - сообщала тетка Дуня.
– А твоя процедит скрозь пальцы - и ушла.

– У людей - стирают, а твоя - с маникюром, культурная.

Кончилось это понятным; других отстранив, тетка Дуня заступила на должность при Миколавне: носить из магазина хлеб, молоко, получать хоть и малую, но копейку. Выслушивать укоры:

– Ушла и в тину села. Не дошумишься. Так и скачешь, так и скачешь.

Тетка Дуня и впрямь скачет весь день, словно воробей, промышляя. Востроносая, ростом невеликая; из-под заношенного платка быстрый глазок ее шныряет туда да сюда, словно воробьиный, ища поживу.

– Тетка Дуня!
– окликнешь ее.
– Тебе не надо...

– Надо, надо...
– не даст она и закончить и скачет ко двору.

Траву ли скосишь, яблоки-паданки некуда девать, вяленая рыба год провисит на чердаке, пожелтеет, старую крупу шашель поточил, арбузные корки ли, капустные листья - все тетке Дуне идет.

– Кабан пожрет, - говорит она.
– Куры поклюют.

Порою и не зовешь, она сама углядит:

– У тебя терновка падает, либо не нужна? Я заберу, - и тащит к себе еще зеленую кислую ягоду.

– Картошку старую заберу... Мелкую тоже заберу...

Выйдешь ли за двор, на улицу, глядишь - волокет чего-нибудь. С мешком ли гнется, на тачке везет.

– От Ильченки, - сообщает.
– Груши падают, черномяски. Порежу да посушу. У меня груш нету, негде приткнуть.

– От Лаптевых... Огурцов у них нарастает, не успевают сбирать. Мне и желтяки сойдут. Своих бы насажала, да негде.

А уж от Миколавны с пустыми руками не выйдет. Какую-нибудь плошку ли, банку несет. Старые щи, засохший хлеб... Залежалось ли что, прокисло - все впрок птице Божьей.

К вечеру тетка Дуня устает. Долог день летний. Устанет - уже не скачет. Годочки свое берут. А их уже - семьдесят. Ширк да ширк калошами - к Миколавне бредет.

Миколавна же порой вечерней, когда в стеклянном скворечнике дышать нечем, спускается во двор на волю. За день она выспалась, отекла ли, припухла ото сна. Но сидит гоголем, рассказывает про телевизор: что показывали да как. Главное, конечно, кино. Сначала была "Мария", потом "Роза", теперь "Тропиканка". Миколавна глядит эти фильмы дважды: утром и вечером. Помнит их наизусть. А тетке Дуне всегда недосуг. Утром - в бегах, а вечером - засыпает. Включит телевизор - и заснет перед ним. Порою за полночь светят синим ее окошки. Это - включенный телевизор. А хозяйка спит. Все проспит, а узнать любопытно: про Марию, про Розу они ведь, считай, свои. Спасибо Миколавне, она доложит в подробностях, кто, как и с кем.

Течет неспешный рассказ.

Просторная скамейка возле крыльца. Во дворе - вечерние тени. Тетка Дуня сидя тут же задремывает под мерный рассказ. Голова ее клонится, клонится, и даже храп раздается.

– Ты чего не слухаешь, спишь?!
– окликает ее Миколавна.

Тетка Дуня вскидывается и говорит в свое оправдание:

– Ныне, гутарят, такая и смерть будет: поснем все - и конец.

– Кто гутарит?

– Люди. В магазине, в очереди.

– Брешут они. А в каком магазине?

– Возле станции.

– Ты и туда добралась?

– С бутылками. Мишка два мешка притянул. Говорит, сдай. А в нашем магазине не берут их. И на площади не берут. Пришлось туда переть.

Мишка - это сын тетки Дуни. У нее две дочери, сын. Все отдельно живут.

– Здоровье у тебя хорошее, - говорит Миколавна, - вот ты и прешь.

– Откель?
– слабо протестует тетка Дуня.
– Ныне с утра под лопатку ширяет. Ширь да ширь, ширь да ширь.

– Мало ширяет. Надо бы - до болятки, - свое гнет Миколавна.
– Не жалься. Хорошее у тебя здоровье, прямо кониное.

Это уже - обида. Трудно ее стерпеть. Но приходится. Тетка Дуня терпит, горько вздыхая, склоняя седую голову.

– Кониное...
– бьет и бьет ее Миколавна.
– У меня вот здоровья нет, я дома сижу. А ты - как на шильях, с утра до ночи скачешь и скачешь.

– Сравнила...
– дрогнул тетки Дунин голос.
– Меня нужда гонит. Кабы не нужда...

В этом вся суть: Миколавна - богатая, а тетка Дуня - бедная. Потому и носит чужие горшки. Это понятно всем.

– Денег мне хватит, - при случае говорит Миколавна.
– И еще останутся.