— Мы хоть и будущие, но уже все-таки маги, Ваше императорское величество, — поднял руку высокий проклятийник. — Почему вы без охраны? Что если среди нас окажется недоброжелатель, а вы беззащитны!

— А кто вам сказал, что я сейчас без охраны и, тем более, беззащитен, господин Аранбридж? — удивляется Ридрих Ронн.

— Простите, не подумал, — смущается парень, краснея до воротника белой рубашки.

Больше вопросов нет, и император переходит к сути:

— Еще утром я планировал провести второй этап здесь и сейчас, но изменил свое решение, когда увидел, как вы старались на экзамене. Будет лучше, если те, кого я выберу, хорошенько отдохнут и явятся во дворец завтра. Хотя нет… послезавтра. Сегодня вечером вы празднуете, полагаю?

Особенно согласный гул раздается со стороны боевиков.

— Ну что ж, приступим.

Ридрих Ронн легко спрыгивает со сцены и останавливается перед нами, протягивая руку, словно ловит капли дождя. Лицо напряженное, взгляд направлен внутрь себя, это заметно даже со стороны.

Ему трудно! Но что же такое он делает, я не чувствую никаких искажений магического поля?

По виску императора стекает капелька пота, и он прикрывает глаза. В этот миг над его ладонью формируются маленькие сгустки света. Они слегка напоминают моих ка’ардачей-огоньков, но меньше по размеру в несколько раз и источают нестерпимое сияние, от которого режет глаза.

Один-другой-десятый. Огоньков получается столько же, сколько выпускников в большом зале. Они собираются в маленький вихрь, кружатся. Император снова смотрит на нас, сдув упавшую на глаза челку, после чего подбрасывает шарики. Подчиняясь его воле сгустки чистой светлой магии разлетаются по залу, и каждый находит свою жертву.

То есть цель.

Настороженно смотрю на тот, что предназначен мне. Что он покажет императору? Что-то мне не верится, что Ридрих Ронн вот так запросто открыл нам все свои тайны. Ой!

Ощущая пристальное внимание со стороны сгустка, стараюсь думать «чуть громче»: «Хоть бы меня выбрали! Черный диплом темного магистра — моя цель. Всегда мечтала работать во дворце. Все пять лет старалась изо всех сил, не вылезала из библиотеки, жертвуя личной жизнью. Даже Гас встречался с девушками, а я — нет».

Шарик неожиданно лопается, рассыпаясь золотыми искорками, которые тут же тают. И что это значит? Это хорошо или нет? Подавляю в зародыше промелькнувшую мысль позже спросить об этом у светлого.

У остальных происходит тоже самое, и ничего не понятно. Каков результат этой проверки?

В этот момент огнем обжигает запястье. И не только у меня, судя по сдавленным вскрикам со всех сторон и болезненному шипению Гейл Мандрейдж. В том же самом месте, где еще недавно красовался дуэльный вызов, проявляется лаконичный символ императорского двора — круг с вписанными в него песочными часам. Мерцает золотом, словно подмигивая, и впитывается в кожу.

Что-то мне все это напоминает — проносится шальная мысль.

— Послезавтра узнаете результат. Во дворце, — снисходит Ридрих Ронн до пояснений.

Он уже у самой двери. Кивает нам на прощание и первым покидает Большой зал.

— Вот же йархов сын! — шипит Гас ему вслед, разминая запястье.

Не сдерживаясь, стонет и неприлично ругается громила из боевиков. Похоже, тот самый Луардэ. Всхлипывает и вытирает влажные глаза Энн Финч, баюкая руку. Поднимается шум, половина адептов выражает недовольство или жалуется. Боевики уже совсем не стесняются и ругаются в голос словно на полигоне.

— Уй-уй-уй! Как же больно! — мелко скачет на месте Дайана Кранк, приближаясь к нам. В ее глазах тоже стоят слезы.

Смотрю на них с недоумением, ведь сама ничего больше не чувствую. Совсем.

Добивает меня Гейл Марджери.

— Я сейчас упаду в обморок…

Бледная, намного бледнее обычного, проклятийница действительно пошатывается и начинает оседать. Хватаю ее под локоть и зову на помощь некроманта:

— Гас!

Вместе усаживаем Гейл на пол возле сцены. Гас морщится и скрипит зубами от боли, я обмахиваю проклятийницу ладошками, и ко мне присоединяется Дайана.

— Как ты, Мандрейдж? — интересуется она.

— Как будто руку варят в котле с кипящей смолой… — выдыхает Гейл, хватая ртом воздух. Ее очки съехали на кончик носа, но впервые на это никто не обращает внимания.

— А тебе разве не больно, Кроу? Ты такая спокойная, — вдруг интересуется некромантка у меня.

Ее вопрос совпадает с моментом, когда в Большом зале стало тихо, и все исполненные страданий взгляды тотчас обращаются к нам.

— Еще как! — спешу опровергнуть подозрения и закусываю губу не столько от боли — ее по-прежнему нет, сколько от досады и осознания, что прошлась по самому краешку.