Я уже не дышал.

— Дальше, — глухо просипел.

— Ну ты же зна…

— Дальше, — перебил, вцепляясь в него взглядом.

Он помолчал, сглатывая:

— Я не хочу это вспоминать.

— Я хочу знать. Правду, — процедил, и тут до Куваева дошло.

— Ты что? — слишком правдиво удивился. Настоящий ужас пронзил его пониманием. Я знал, чем он отличается — я видел его нечасто, но всегда узнавал в глаза тех, кого приходилось «колоть». — Что он тебе сказал?

— Скажи ты, — попросил почти спокойно.

Он мучительно поморщился, готовясь морально, и я не торопил. Мне тоже надо было подготовиться, прежде чем услышать.

— Они забрали твою мать прямо с работы, никто не смог помочь. Менты даже вызов не приняли, — глухо проговорил Рамиль. — Вернули только под утро.

А я помнил. Она лежала несколько дней в комнате, отец не пускал к ней, сказал, что простыла… А потом нашел ее в ванной. Мертвую.

— Верхов потом мне сказал, что я выкупил жизни, но он не обещал ничего больше, — кривился Куваев. — Не знаю, простишь ли ты меня…

— Мне не за что тебя прощать. — Казалось, я не дышал уже несколько минут. Перед глазами темнело.

— Я был другом твоего отца. Мог бы попробовать что-то сделать. Был должен отговорить…

— Никто никому ничего не должен, Рамиль. — В легкие, наконец, с шумом втянулся кислород, но по ощущениям — наполнил их стеклом. — Кто такой Верхов?

Он помолчал какое-то время:

— Нет его уже, Слава. Бригада его развалилась в конце девяностых. И самого прибили… Туда ему и дорога.

А меня вдруг осенило:

— Это ты меня из тюрьмы вытащил, — сузил я глаза.

Я тогда нашел несостыковки в официальной версии — меня как-то очень быстро «выписали»… поспешно, я бы сказал. Забрали на дорогой тачке, сунули в руки пакет с деньгами... Я думал, выслужился. А оно — вон как. Не были мои испытатели столь заботливы и сентиментальны, как Рамиль Куваев.

— Спасибо, Рамиль.

— Не за что, Слава. Вообще не за что.

Я поднялся и, не помня себя, побрел на улицу. Казался себе стеклянным: тронь — рассыплюсь. Я верил Куваеву, каждому слову. Не только потому что видел в его глазах. Многое вставало на свои места из воспоминаний. Бегающие глаза отца, когда спрашивал о матери, бесхребетный голос…

«Как ты мог?» — билось в голове.

Я несся к берегу со всех ног, мечтая загнать сердце, но оно слишком привыкло жить в таком темпе. Перепрыгивал заборы, проносился узкими улицами, вылетел на трассу — хорошо, она была почти мертвой, потому что мне было плевать.

Я выскочил на набережную и бросился к краю.

— Как ты мог?! — заорал в небо, но ответом мне стал лишь гул очередного самолета, снижавшегося над Лиссабоном.

Смириться с тем, что я — сын редкой твари, было запредельно трудно. А вдруг я — такая же тварь, и Сашка прав — обманываю себя? Я прокладывал себе путь в этой жизни зубами и кулаками, но разве меня кто-то заставлял? Что мешало быть честным, выучиться, найти работу? Наверное, я бы смог. Если бы не эта ненависть, которую заложил в меня отец. Я считал, что мне все должны, и брал это без оглядки. Вся жизнь моя вертелась вокруг этой лжи, я мечтал, когда смогу отомстить…

А теперь все облетело, обнаруживая лишь уродливый остов вместо того, что я считал своими принципами и основанием для всего, что у меня было…

Я не знал, как вернуться сейчас к Кристине. Было настолько паршиво, что хотелось бежать сломя голову, забиться в темный угол и не шевелиться. Чувство вины сжирало — я ведь чуть не сломал их с Куваевым жизнь.

Не помня себя, я выпрямился и зашагал вдоль берега по ночным улицам.

Наверное, не было места, из которого хотелось бы исчезнуть так же сильно, как из студии, в которой я сейчас сидела на холодном кожаном диванчике и улыбалась в камеру. Хотя, наверное, моя спальня тем утром на вилле Марики в Лиссабоне, когда я не обнаружила рядом Славу, могла с ней поспорить.

Известная Ведущая Марина Лымарева стоя приветствовала своих зрителей и вещала в камеру заготовленный текст:

— Сегодня у нас в студии актриса, о которой говорят последнюю неделю наравне с известным зарубежным режиссером, у которого она снялась. Сбежавшая муза Льва Савина, отечественного режиссера, который открыл дорогу нашему кино за пределы страны — Кристина Куваева. — Зазвучали оглушающие аплодисменты. — Кристин, как себя чувствуешь? — прошествовала Марина к своему креслу. В студии все казалось «домашним» — диванчики, окошки «вникуда», прочие мелкие детали интерьера, только сама Марина не утруждалась вписываться в него. Яркая ослепительная блондинка в отличие от меня регулярно будоражила воображение общественности скандалами и сплетнями.

— Спасибо, хорошо, — улыбнулась я.

— Ваш мужчина не пришел… — сыграла она «горечь разочарования».

— Да, он не смог, — пожала плечами. — Ну он и не медийная личность…

— Вся страна сочувствовала твоей трагедии несколько лет, но никто не знал, что эта трагелия в детстве создала такую проблему. Никто бы не предположил, что ты играешь в кино с гаптофобией, — вещала проникновенно Марина. — То, как ты преодолевала трудности, воодушевляет сейчас сотни людей с таким же диагнозом. — Я лишь вежливо улыбнулась. — Скажи, твоей целью было сняться в фильме Марики Джаст, когда ты, бросив все, уехала из Москвы? Твои фанаты были удивлены, мягко говоря.