— Я знаю этого человека! — закричал Гарри, обращаясь к бесстрастного вида молодому констеблю. — Что с ним случилось?

— Он выбежал на мостовую, — проговорил один из борцов с апартеидом. — Это произошло у нас на глазах. Водитель автобуса сигналил ему, мигал фарами, но тот, похоже, ничего не замечал. А потом его сшибла ехавшая сзади машина. Затормозить она уже не могла.

Констебль, сам разве что на год старше студента университета, опустил на плечо парня тяжелую руку.

— Нам понадобятся твои показания, сынок. — Ему всегда были ненавистны эти протестующие студенты. Затем, повернувшись к Гарри, добавил:

— Вы сказали, что знали этого чудика?

Внезапно осознав щепетильность своего положения, Гарри невольно отпрянул назад.

— Нет-нет, я ошибся.

Констебль окликнул было его снова, но Гарри, сохраняя внешнее спокойствие, поспешил оставить место происшествия и добраться до своей машины.

Уже на втором звонке телефона сержант Лонгбрайт сорвала трубку с рычага. Сев в постели, она щелкнула выключателем лампы.

— Извините, Джэнис, что звоню так поздно.

— Ничего страшного. Сколько сейчас времени?

— Полтретьего, — сказал Джон Мэй. — Я насчет нашего главного свидетеля — того самого обгоревшего паренька, Марка Эшдауна. Мне только что позвонили из больницы и сообщили, что он скончался. Мы распорядились, чтобы до нашего приезда они там ни к чему не прикасались.

— Бог мой... но вы же сказали, что он вроде бы пошел на поправку.

— Так оно и было. По их мнению, он просто покончил с собой.

— Но как же так? — Джэнис зажала трубку между плечом и щекой и стала осторожно, чтобы не потревожить спящего Иэна Харгрива, выбираться из постели. — Насколько я поняла, сестры постоянно кололи ему успокоительное.

— Да, они проводили курс наркотерапии, чтобы свести к минимуму риск более серьезной психической травмы.

— Неужели его воля смогла подавить медикаментозное воздействие лекарств? — спросила она. — Но возможно ли подобное? Судя по всему, он твердо решил умереть.

— Или был попросту сильно напуган. — На другом конце провода возникла короткая пауза. — Знаете, Джэнис, я совершенно перестал понимать, что происходит. Дело попросту разваливается у нас на глазах.

— А с Артуром вы уже разговаривали?

— Нет, эта сторона дела его не интересует. Я намеренно оставил его в покое, чтобы он мог некоторое время самостоятельно отрабатывать свои версии и проверять собственные теории.

— Так, ладно. — Несколько секунд она сидела молча, теребя свободной рукой жесткие нечесаные волосы. Что и говорить, прекрасное начало для воскресенья. — Подбросить вас? Ну хорошо, отправляйтесь пока в больницу.

— Встретимся через двадцать минут. В трубке наступила тишина.

В дверях палаты неловко топталась старшая медсестра, у которой был такой вид, словно она по-прежнему не хотела пропускать их внутрь. Со старомодного плаща Джэнис Лонгбрайт на кафельный пол стекали струи воды. В полумраке коридора она казалась героиней давно забытого “черного” триллера. Джон Мэй решительно двинулся вперед, и Джэнис вслед за ним робко вошла в палату.

Покойный лежал на кровати, вытянувшись по диагонали, широко раскинув ноги и свесив одну руку. Туловище и грудь его оставались в бинтах, но голова и шея оказались разбинтованными. Горло туго стягивал пластиковый шланг для внутривенного вливания, а бутылочка, к которой он подсоединялся, валялась разбитая рядом со штативом.

Сделав шаг вперед, Мэй почувствовал, как под подошвой башмака хрустнуло стекло.

— Можно прибавить света? — спросил он, делая жест в сторону стены. — Когда в последний раз заходили к нему в палату?

— Все это время в коридоре находилась дежурная медсестра. Услышав шум, она прибежала к больному и застала его примерно в такой же позе, как сейчас, чуть живого. Сестра подняла тревогу и попыталась было освободить его горло, но, как вскоре выяснилось, он уже скончался.

Мэй склонился над телом паренька, поблескивающие глаза которого, казалось, готовы были вылезти из орбит.

— Очевидно, чтобы снять трубку, медсестре пришлось бы повредить располагавшиеся под ней ткани. Это вы сняли с его лица бинты?

— Нет, — ответила старшая сестра. — Скорее всего, он сам сорвал их.

— Почему вы так думаете? — спросил Мэй, опускаясь на колени и заглядывая под кровать.

— Ну, просто у ран сейчас гораздо более свежий вид, чем прежде. Струпья прилипли к бинтам и отделились вместе с ними.

— Так случается, когда чересчур поспешно срываешь бинты, да? Кстати, насколько глубоко он был погружен в наркоз? Находился без сознания? Просто крепко спал?