Шрифт:
Торжественный голос, Люцифера, летал, гудя над Скалой Судьбы, долетая, до звёзд и обратно:
– Я их разлучил! Недоко убыл срочно в будущее Земли. Там под моим чутким руководством предпринята замечательная атака серого воинства.
Люцифер смеялся:
– Тысячи жертв. Среди жертв – Дети!
Правитель восточной части Вселенской Тьмы – хохотал. От смеха на завоёванных, его Высочеством, планетах, реками лились кровавые дожди.
Грозы поражали живое и неживое на огненном пути. Гром разрывал миллионы перепонок. Миллиарды кубометров зелёных, чёрных, красных лесов полыхали тысячами ядовитых огней. Триллионы тонн лавы разорвав поверхность миллионов планет захлестнули материки, моря и реки.
Люцифер, давясь от смеха переливался от чёрного, до ярко-красного цвета. Тело демона линяло и изменялось от человеческого, до огромного, от одной головы, до множества, от двух рук, до многорукого и многоногого.
Демон перестал смеяться. Его вотчины охватила тишина.
Ладно сынок. Повеселились и будет. Вернёмся к нашим неприятностям.
Болезнь
Чёрный Принц подошёл к озеру Судьбы. Рука демона с перстнем Сатаны на пальце погрузилось в желе заблестел голубой огонёк. Желе засветилось голубым огнём. Поверхность озера судьбы оживило картины детства Славика Костина.
– Бедненький несостоявшийся гений – тяжело заболел! Только, только, выучивший на «отлично» английский алфавит.
Чёрный Принц с удовольствием комментировал события на стекле Судьбы:
– Благодаря нашему виртуозу по части болезни и обжорству князю Бегемоту…
Люцифер, прервав поток сладких рассуждениях, обратился к герцогу:
– Помнишь сынок, Бегемота, моего лучшего друга. Какой у него чудесный голос. Какие пиры Бегемот закатывал в Аду – на той планете, что дала нам укрытие. Глаза демона затянулись занавеской слёз, он прошептал:
– Тогда мы были лишь неразумными ангелами, низвергнутыми из Эдема.
Глаза Люцифера вновь изменили цвет на красный, выражение на готовность убивать:
– Потом вновь появились… Воины Господа – Архангелы. Они разили нас беспощадными огненными мечами. Шкура горела на нас. Чёрная кожа превращала из ангелов в чёрных демонов.
Серафимы, Херувимы. Эти, «ближние к Богу», разрывали нас. Жуть…. Только благодаря нашему предводителю Деннице, мы нашли чудесную планету. Она спрятала нас.
Глаза демона в очередной раз изменили цвет на тёплый – жёлтый:
– Это и твоя Родина, дорогой Карро. Тысячи гигантских вулканов горят негасимым светом. Море нефти – полыхает миллионами костров.
Люцифер мечтательно-томно прикрыл глаза:
– Как там восхитительно жарко… Какой прекрасный воздух, сладко – горький от сжигаемой плоти. Как может холодная атмосфера завоёванных мною, Люцифером, миров, сравнима с воздухом Родины. А какие пиры закатывал нам, чтоб утешить, несравненный Бегемот в образе огромного Слона.
Люцифер замолчал. Демон, не имеющий жалости, грустил о Родине.
Он хотел туда, где голые, растресканные, глинистые плато, чередовались с действующими вулканами, каждые пять минут трясло… И пахло серой – родиной.
– Пора посмотреть на работу Мастера – Обжорства и болезней…
Демон глубже опустил правую руку в железистое содержимое. Озеро ожило. Серая гладь зеркала трансформировалось. Его поверхность показало плоские образы, как на киноплёнке. Зеркало выделило из вселенной и приблизило единственную планету Землю, быстро, как будто невидимый автор кинофильма, хотел найти нужный кадр, зеркало показало огромный самолёт, летевший на большой высоте и косяк птиц… Пролетели все оболочки атмосферы. Небо – пугало ураганами. Облака чёрные с проблесками огромных молний, сменили белоснежные облака с тысячью лиц, навеваемых образов… Приблизился полуразрушенный горный хребет. Горы начинались от полярных льдов посередине набирали высоту, как кошка выгибает спину. Только голова гигантской кошки несоразмерно телу маленькая. Горы нисходили к огромным степным просторам. Показалась излучина реки. Река узкой голубой лентой вплеталась в холмы и ущелья некогда могучих гор. Городок примостился между пригорков, как гнездо огромной птицы, разломленное на двое, перевязанное лентой реки. Образы, над озером – зеркалом, увеличивались. Они воспарили над поверхностью, разделились, обратились многомерными картинами натуральной величины. Образовалась комната.
Комната спала… Одно радио орало во всю глотку:
– Союз нерушимых, Республик свободных, навеки сплотила, Великая Русь…
Радио завывало. Оно звало за собой. В мир дня… Славик не хотел вылезать из-под тёплого, за ночь ставшего родным, одеяла.
«Ведь только что прогромыхал первый трамвай».
Слава схватился за лазейку дававшую повод ещё поспать.
«Сумасшедший трамвай, грохотал на стрелках, как будто хотел разбить рельсы».
Думы текли медленно. Мысль сбросить одеяло была Славе неприятна. Она вызывала сильную дрожь в охваченной лихорадкой теле…
«Страшно болит горло» … «Три дня побыл дома». «Опять в школу». «Горло то не прошло» … «Кто спросил, как я себя чувствую»? «Врач – говорит достаточно» … «Это врачу достаточно мне нет» … «А то, что это третий раз за месяц» … «И стрептоцид не помогает» …
Слава, сынок, вставай, – переходя от шёпота к высоким нотам пропела, бабушка. Нэра Дмитриевна Хохлова, в девичестве Карпова, бабушка Славы актриса Орского драматического театра имени Пушкина. Сейчас Славу звал её прекрасный драматический голос: