— Я должен отправиться в Елисейский дворец и доложить обо всем месье, — твердо заявил он. — А вы заприте дверь и никому не открывайте.

— Месье вернется через час или около того, Сайлас. Можно и подождать.

— Если вы так думаете, вы плохо знаете месье, — ответил матрос. — Он вздернет меня на нок-рее, если я не доложу ему обо всем немедленно.

— Ну позвольте мне хотя бы смазать вашу рану.

— Чем хуже я буду выглядеть, тем лучше для меня, мадемуазель. — В виноватых глазах матроса мелькнула смешинка.

В коридорах Елисейского дворца толпились чиновники, военные, участники празднества, просители и дипломаты. При виде матроса с серьгой в ухе и конским хвостиком на затылке, интересующегося, где найти месье Фуше и месье Делакруа, они удивленно поднимали брови. Однако в конце концов его препроводили в большую прямоугольную комнату с высокими окнами и черно-белым мраморным полом.

Увидев Сайласа, Доминик поднялся с кушетки, на которой беседовал с Фуше, и быстро пересек комнату.

— Черт возьми, что случилось, парень? — Его обычно ровный голос звучал хрипло и взволнованно. — Где Женевьева?

Сайлас сглотнул, нервно облизал губы и, ничего не приукрашивая, ничуть не пытаясь выгородить себя, рассказал о случившемся. Доминик выслушал не перебивая, выражение его лица снова стало бесстрастным.

— Тебе нужно заняться своей раной, — только и сказал он, потом повернулся к министру:

— Мы продолжим наш разговор в следующий раз, Фуше. Но вы можете быть уверены, что «Танцовщица» будет стоять у Рошфора до тех пор, пока дело императора не решится тем или иным образом. Министр Фуше кивнул и спросил:

— Как вы думаете, кто напал на мадам? Или это случайность?

— Никакой случайности, — ответил Доминик. — Думаю. что это Жан-Люк Легран, но доказательств у меня нет.

— А почему Легран проявляет подобный интерес к вашей жене? — В хитрых глазах старика сквозило любопытство.

— Это долгая история, и лучше ее не ворошить, — твердо отрезал Доминик и откланялся.

— Извините меня, месье, — тараторил Сайлас, пока они шли по коридорам, — я понимаю, что виноват. Если бы мадемуазель действовала не так быстро…

— Я тебя разорву надвое, — перебил его Доминик, сухо улыбаясь. — Как только промоешь рану, отправляйся на пристань и найди лодку, которая отвезет вас с Женевьевой в Гавр. Там вы оба сядете на корабль и вернетесь в Америку.

Сайлас выслушал приговор в стоическом молчании. Мадемуазель, нельзя отправлять в такое путешествие одну, и, раз на его долю выпало быть при ней нянькой, лучше было не возражать.

Однако Женевьева думала иначе. Как только Доминик ступил на порог, она бросилась к нему и стала объяснять, что Сайлас ни в чем не виноват. Объект ее защиты, пробормотав нечто невразумительное, тут же исчез. Притянув девушку к себе, Доминик не удержался от смеха. Крепость объятия, однако, была единственным свидетельством его сочувствия.

— Не такой уж я людоед, фея. Я и пальцем не тронул парня!

— Но ты внушаешь людям дьявольский страх, — с шутливой укоризной сказала Женевьева. — Я прекрасно понимаю, что Сайлас сейчас чувствует.

Глаза Доминика стали серьезными, он отпустил ее и прошел в гостиную.

— Я должен сделать так, чтобы подобное не повторилось.

— Впредь мы будем вдвойне осторожны, — пообещала Женевьева, усаживаясь на подлокотник кресла. — Но я уверена, что больше они на это не пойдут.

Доминик почувствовал приближение ссоры и собрал всю свою выдержку:

— Я не готов рисковать, Женевьева, поэтому отправляю тебя обратно в Америку.

Кровь отхлынула от ее лица, блеск желто-карих глаз померк.

— Не поняла.

— Сейчас Сайлас отправится на пристань и договорится о том, чтобы вас обоих доставили в Гавр. Там вы сядете на корабль.

— А ты как же? — «Не может быть, чтобы он говорил все это всерьез. Скорее всего я что-то не правильно поняла».

— У меня здесь дела, обязательства, которыми я не имею права пренебречь.

Женевьева не могла поверить в реальность того, что Доминик сказал. Невероятных трудов стоило ей заставить себя говорить спокойно и рассудительно:

— Если мне нужно куда-то ехать, почему я не могу проделать этот путь на борту «Танцовщицы»?

— «Танцовщица» должна стоять в Рошфоре на случай, если срочно понадобится Наполеону. Это часть обязательств. Которые я на себя принял, — сказал Доминик так же спокойно, как Женевьева; ему, однако, не нужно было притворяться, поскольку ничего страшного в этом он не находил. — Если ты подвергаешься риску нападения, то твое присутствие на «Танцовщице» делает уязвимой и ее. Я этого допустить не могу. До тех пор, пока ты остаешься во Франции, ты — в опасности, а я не могу сейчас тратить время и отвлекать людей на то, чтобы охранять тебя.