— Но я не хочу иметь терпимого мужа, — медленно произнесла она. — Мог бы ты быть терпимым мужем, если бы Роз-мари была жива?

Лицо Доминика зловеще потемнело:

— Это не обсуждается. Мы говорим не обо мне.

— Но ты мог бы? — настаивала она, упрямо игнорируя знаки приближающейся опасности.

— Нет, черт возьми, я бы не мог, — слегка вспылил он. — Но я не собираюсь становиться ничьим мужем, так что вопрос неуместен.

Вежливый стук в дверь возвестил о появлении Сайласа. Обычно невозмутимое лицо его было оживленным, в темных глазах читалось волнение:

— Месье, простите, что беспокою вас, но на озере Бори замечены британцы. Посыльный от мэра принес это известие.

— Но генерал Джексон ожидал, что они войдут в Миссисипи, — сказала Женевьева, забыв на время о своих неприятностях.

— Да, он так думал. — Доминик засмеялся. — Они его дьявольски перехитрили. Город абсолютно не готов к обороне. — Он решительным движением поставил бокал на стол. — С вечерним приливом отплываем, Сайлас. Часть наших кораблей — в безопасной бухте, мы соединимся с ними на озере.

— Что ты собираешься делать? — встрепенулась Женевьева.

— Надеюсь, мне удастся отрезать их, — последовал ответ. — Если они намереваются потом идти вниз по реке, мы сможем задержать их, пока Джексон не соберет силы на берегу… Нет, тебе нельзя! — вдруг прогремел он, по тому как заблестели тигриные глаза, угадав просьбу, уже готовую сорваться с ее губ.

— Ну пожалуйста, — взмолилась она. — Обещаю, я не буду мешать. Я все время буду внизу.

— Я сказал нет! И если ты собираешься пререкаться со мной, я советовал бы тебе прежде хорошенько подумать.

Это был тот случай, когда Женевьеве ничего не оставалось, как признать поражение. Спорить было бесполезно, потому что она не смогла бы с ходу придумать убедительное объяснение для отъезда из дома. Конечно, если бы Доминик согласился, она все равно отправилась бы в море, а о последствиях позаботилась бы потом. Но поскольку он явно не собирался менять решение и просить его об этом было небезопасно, Женевьева покорно опустила плечи.

— Тогда мне лучше пойти домой. Доминик разрывался между необходимостью немедленно приступить к подготовке похода и нежеланием оставлять Женевьеву в таком отчаянии.

— Если ты хорошенько подумаешь о том, что я тебе сказал, фея, ты увидишь, я прав. — Он отвел локон с ее лба. — У тебя хорошая головка на плечах, нужно только научиться пользоваться ею, и уверяю тебя, что это гораздо более надежный проводник на пути к счастью, чем сердце.

— Да, — уныло согласилась она. — Наверное, ты прав. В конце концов, ты ведь гораздо опытнее меня.

Ему показалось, что нотка иронии прозвучала в этом утверждении, или он ошибся? Однако Доминик решил отбросить сомнение, и недвусмысленно подтвердил:

— Да, я опытнее. Поговорим, когда я вернусь.

— Если ты вернешься, — сказала Женевьева, направляясь к двери.

— Я определенно намерен именно так и поступить! А пока вернись и поцелуй меня на прощание.

С вымученной улыбкой она подошла и нехотя подставила лицо для поцелуя. Но даже за этой сдержанностью Доминик не мог не ощутить ее врожденную, естественную страстность, которая пленяла так же, как и вдохновляла его. Последовательно разрушая ее оборонительные заграждения, он то обводил языком ее губы, то погружался в глубину ее нежного и сладкого рта, одной ладонью сквозь платье прижимал сосок, другой сжимал ягодицы, пока она не сдалась и со всхлипом не прильнула к нему. Когда кончик его языка дразняще заскользил по ее ушной раковине и нырнул в глубину, Женевьева издала глухой стон и прижалась к нему в безумном восторге сладостной муки.

— Мне не следовало этого делать, — тихо сказал он, отрываясь от ее лица с покрасневшими от поцелуев губами; взгляд ее карих глаз стал тяжелым от желания, и Доминик знал, что такое же желание она видит в его глазах. — Никогда не надо начинать того, что нельзя закончить.

Она опустила руки и разгладила складки на шали:

— Пришло время воевать, а не любить, месье Делакруа. Как и все особы моего пола, я останусь здесь и буду терпеливо ждать вашего возвращения.

— Ты вовсе не такая, как «все особы твоего пола», — вздохнул Доминик, глядя ей прямо в лицо.

— Но не такой ли ты хотел бы меня сделать? — спросила она. — Мне показалось, что именно в этом ты меня убеждал все утро.

— Я не хочу ссориться с тобой, Женевьева. Иди, пока один из нас не сказал чего-нибудь, о чем мы оба потом пожалеем. В дверях она обернулась, закусив верхнюю губу, и попросила:

— Возвращайся невредимым.

— Всеми правдами и не правдами! — пообещал он. — У нас ведь еще одно дельце не закончено.

— Да, конечно — Она послала ему воздушный поцелуй и вышла.