– Как думаешь, когда здесь начинается рабочий день?

– Я заметила у входа табельный таймер. Давай вернемся и глянем на карточки сотрудников.

Выясняется, что первые работники приходят в шесть или чуть позже – то есть уже вот-вот. У нас не больше четверти часа.

– Нам надо валить отсюда именно тогда, когда они начнут заходить, – говорит Вилланель. – Если попытаемся здесь спрятаться, нас точно накроют.

Пока я роюсь в контейнере, заметая следы нашего присутствия – рюкзаки, пустые бутылки из-под воды, обертки от продуктов, пакеты с дерьмом, – Вилланель бродит по складу, изучая ряды свадебных платьев. Ее особый интерес, похоже, вызывает один из массивных электрокалориферов на колесах, установленных в центральном проходе на некотором отдалении друг от друга. Через пару минут она возвращается к контейнеру, собирает аккуратно завязанные пакеты с собственным дерьмом и показывает мне удобное укрытие среди вешалок метрах в десяти-двенадцати от ворот.

– Жди здесь, – наказывает она, передавая мне рюкзаки, – и не шевелись.

Минуты тянутся мучительно медленно. Меня ужасает мысль, что люди придут раньше, Вилланель сразу схватят, а меня обнаружат сидящей на корточках среди свадебных платьев. Но она наконец вновь возникает рядом.

– Когда я скажу, беги что есть дури к воротам, – говорит она, когда мы надеваем рюкзаки. – Молчи, не оглядывайся и держись ближе ко мне.

– Это и есть твой план? Бежать что есть дури?

– Да, такой план. Они – простые работяги и испугаются тебя куда больше, чем ты – их. Они не врубятся, что происходит.

Я гляжу на нее с сомнением, и в этот момент мы слышим, как со скрипом открывается та маленькая калитка в воротах. Я тут же срываю с носа очки и запихиваю их в карман. Раздается приглушенный гул голосов и неторопливая серия электронных звуков: работники «Прекрасной невесты» прикладывают свои электронные пропуска. Над головой дрожит свет ламп, в воздухе появляется душок табачного дыма, мимо нашего укрытия шаркают ногами невидимые фигуры, и мне начинает казаться, что расстояние от нас до ворот постепенно растет. «Хладнокровнее! – приказываю я себе, пытаясь успокоить дыхание. – Это все равно что бежать по Тоттенхэм-Корт-роуд на 24-й автобус. Как два пальца».

Раздаются тарахтящие звуки— включаются калориферы. Затянув ремешки рюкзака, Вилланель становится на низкий старт.

– Приготовься, – шепчет она, и я повторяю ее движения с пересохшим от волнения ртом. Тарахтение калориферов перерастает в рокот, а затем раздаются звуки, похожие на дождь, прерывистые вопли, взрыв ругани и топот ног, бегущих к центру склада.

– Пошли! – командует Вилланель и бросается к выходу.

Я бегу на полкорпуса сзади, как будто мчусь на этот автобус. Поодаль справа от нас я ощущаю замешательство орущих людей и оборачивающиеся в нашу сторону злые лица. Мы кое-как добегаем до калитки, сигаем в нее и несемся по неровной, обледенелой земле к забору из рабицы. У выхода нас уже поджидает охранник в светоотражающем жилете. Он раскидывает руки в робкой попытке блокировать нам проход, но Вилланель мгновенно выхватывает из куртки свой «зиг» и направляет ему в лицо. Он ныряет вбок, а я бегу мимо Вилланель к воротам и рывком открываю засов. Она вырывается за ворота, таща меня за собой, но тут моя нога на мерзлой земле подворачивается, и я тяжело валюсь наземь. Пытаюсь встать, но лодыжка взрывается от боли.

– Вставай, Ева, – говорит Вилланель спокойным, настойчивым голосом, а из склада тем временем начинает валить толпа.

– Не могу.

Вилланель смотрит на меня сверху вниз лишенными выражения глазами.

– Извини, детка, – произносит она, убегая.

Через пару секунд я окружена. Они спорят между собой, таращатся на меня и орут, о чем-то спрашивая. Я лежу на земле в позе зародыша, прижав колени к груди и зажмурившись. Чувствую, как опухает лодыжка. Боль адская. Это конец.

– Otkryvay glaza. Vstavay. – Мужской голос грубый, с обличительными нотками.

Я, прищурившись, украдкой смотрю вверх. Злые лица на фоне серо-стального неба. Говорящий – немолодой мужчина с бритой головой и лицом, похожим на череп. Рядом стоят женщина за сорок с пожелтевшими зубами, бледная, как призрак, и молодой парень с татуированной паутиной на шее. Вокруг топчется еще человек десять. Все они одеты в толстовки с капюшоном, комбинезоны и рабочую обувь. У них резкий тон, хотя по большей части они попросту выглядят озадаченными.

– Ty kto?

Я не отвечаю. Быть может, они – как и рассчитывала Вилланель – сочтут меня психически нездоровой. Решат, будто я слышу голоса, которые заставляют меня спонтанно проникать на чужую территорию и совершать там акты вандализма. А вдруг – хотя шансы на это стремятся к нулю, – кто-нибудь отвезет меня в больницу, откуда я смогу связаться с британскими властями. Непредсказуемое поведение, посттравматический стресс, – скажу я, оправдываясь, и это будет не так уж далеко от истины. Меня отправят на самолете домой и предпишут покой. Придется долго разбираться с Нико, но рано или поздно он примет меня назад и простит. А потом меня убьют «Двенадцать». Вот блин!

– Ty kto?

Я снова перевожу взгляд на череполицего. Он отдает серию приказов. Меня рывком ставят на ноги, снимают со спины рюкзак, и я, опираясь на двух женщин, тащусь, подпрыгивая на одной ноге, назад на склад. Все это время татуированный парень со спокойной настойчивостью говорит что-то в телефон. Я обнаруживаю, что теперь, когда я абсолютно беспомощна и неспособна повлиять на ход событий, страх улетучился.

Женщины помогают мне забраться по ступенькам и пройти через калитку, и меня тут же окутывает чудовищная вонь. Ею пропитано все, она лезет мне в ноздри, в горло, в легкие, и чем дальше мы продвигаемся в глубь здания, тем сильнее она становится.