– Что делаешь? – раздался сзади Юрин насмешливый голос. – Выходить через окно не должно стать привычкой.

Я захлопнула створку, развернулась. Он перешагнул через порог, замер на входе. Рубашка на нем была другая – ослепительно белая, застегнутая лишь наполовину. Выглядел еще бледнее, чем раньше. Свет на кухне на секунду вспыхнул ярче, его чуть влажные волосы блеснули знакомыми аномальными искорками.

– Твой халат взяла… – пробормотала я. – Ничего?

– Я же сказал, – сипло отозвался Юра, спрятав руки в карманах брюк, – все, что найдешь, то твое.

Я задернула занавеску, отошла к столу. Массивному, пустому и тоже белому. Рассматривать нечего, к сожалению. От преследующей по пятам духоты закружилась голова. Я вдохнула поглубже, вцепилась в край стола, чтобы не упасть.

– Тома, успокойся, – донеслось словно сквозь вату. – Все будет хорошо.

– Не будет, – прошептала я и неожиданно для самой себя всхлипнула. – Не будет ничего хорошо…

Перед глазами все поплыло, воздух стал невыносимо тяжелым, горло перехватило. Казалось, весь сегодняшний день навалился на меня разом. Вместе с шипением Теней, лопнувшими стеклами, угрозами Вики, ехидными репликами Леймана, обрушившейся пещерой, злостью Катерины…

Я закрыла лицо ладонями и услышала приближающиеся шаги. Юра обнял меня за плечи, притянул себе. Всхлипнув, я уткнулась ему в грудь. Тугой ком в горле лопнул, слезы хлынули так, что щек не хватало. Я рыдала взахлеб, сначала громко, потом все тише, тише.

Он молчал, поглаживая по спине. В кольце сильных рук было надежно и… очень приятно. Под тонкой промокшей тканью рубашки тяжело бухало его сердце. Мысли путались, разбегались, ускользали. Голова закружилась, кухня показалась странной, тесной, другой. Объятия тоже стали теснее и ближе. Все изменилось. Будто я не я и он не он. В глаза лезла черная челка, серые глаза напротив смотрели с пронзительной теплотой, и внутри тоже теплело. Раскалялось вместе с воздухом, прикосновениями, жадными поцелуями. Что-то жгло меня, переполняло, требовало быть услышанным. Чувство чего-то мучительно и безвозвратно утерянного и внезапно обретенного вновь. Я не знаю, чье это было чувство и к кому, но я его поймала, присвоила. Потому что мне стало страшно, очень страшно: а вдруг я никогда, никогда в жизни не испытаю подобное сама?

– Тамара… – Не стало ни объятий, ни поцелуя. Осталось лишь приятное тепло на губах и взгляд серых глаз, но других, совершенно невероятных, светлых-светлых, с темным ободком по краю… – Иди спать, завтра все будет лучше.

Сердце пропустило удар. Гулко стукнулось о ребра и забилось в каком-то немыслимом темпе. Здравый смысл сказал отчетливо: «Ой, все», – и скрылся в неизвестном направлении. Я мотнула головой, упрямо подалась вперед. Юра меня опередил. Миг, и губы обожгло поцелуем – на этот раз настоящим. Настоящее некуда! Его руки подхватили меня, усадив на стол. Рубашка, которой не судьба была сегодня стать застегнутой, полетела на пол. Следом упал халат. А-а-а… Разворачиваться и уходить, наверное, поздно… Я дернулась, Юра вопросительно поднял бровь. Так. Главное – правильно выразиться. Я глубоко вдохнула и… поняла, что не хочу уходить. И уж тем более не хочу спать! Но раз уж я собиралась возразить и меня готовы были выслушать, решила момент не упускать:

– А может, не здесь?

Больше ничего сказать не получилось… Он стащил меня со стола, подхватил на руки. В голове вихрем пронеслось: «Не все видения одинаково полезны». Вот всегда туда дурь лезет, даже в такие моменты!

Кровать действительно оказалась большой, очень. Воздух обжигал, в нескончаемой цепочке прикосновений и поцелуев исчезали тревоги и сомнения, им там просто не нашлось места. А потом и для мыслей не нашлось. Последняя промелькнувшая призвала меня к откровенности. Честно ведь будет предупредить. Но как это вообще говорят?

– Это самое… – прошептала я, с трудом оторвавшись от его губ, и трусливо спряталась под одеялом. – Я… не умею!

Юра улыбнулся, пожалуй, самой искренней улыбкой, которую я у него видела. Не было в ней ни киношной ослепительности, ни навязчивого очарования. Слова закончились – и умные, и глупые. Все. Способность рассуждать вернулась нескоро. А когда вернулась, мучил единственный вопрос.

Кто же, черт возьми, та брюнетка? Кто она такая?..

Я поскребла ложкой по дну банки, добирая остатки клубничного мороженого. Соседняя шоколадная половина, почти целая, хоть и изрядно подтаявшая, манила невероятно.

– Почему ты клубничное ешь? – хрипло спросил Юра и поправил сползший с моего плеча халат. Простыл, что ли, пока по кисельным порталам прыгал? – Оно же тебе меньше нравится.

– Всегда так делаю! Если съесть сначала менее вкусное, то потом останется самое вкусное. И можно будет спокойно им насладиться!

– К тому времени ты наешься.

– Наемся я еще нескоро, – с полной уверенностью вздохнула я и снова полезла ложкой в банку.

За окном начинало светлеть, из открытой форточки тянуло утренней свежестью и прохладой. Это было здорово – сидеть на кровати и лопать на завтрак мороженое. Обыск морозилки прошел успешнее, чем холодильника! Правда, лопала только я. Юра сидел рядом, откинувшись на подушку, и смотрел странным пристальным взглядом, от которого и без мороженого в животе становилось холодно, а по спине бегали мурашки.