— Да, — ответил Фил, — так же, как меня отправили в административный отпуск после этого происшествия.

— А что ещё вы сделали? Разве нет в протоколе для офицера того, чтобы он сдал своё служебное оружие в таком случае?

— Да, следующему старшему офицеру на месте. Я тоже это сделал. Немедленно. И если вы думаете, что я использовал «дум-дум» пули в ночь стрельбы, просто проверьте мой служебный револьвер. Он заперт в подсобке. Откройте и загляните в него, проверьте патроны.

Нойл откашлялся, для формальности, а не потому, что в этом была необходимость.

— Именно так мы и поступили, лейтенант, и нашли один израсходованный патрон в патроннике номер один. Камеры со второй по шестую были заряжены тридцать восьмым калибром… пули «дум-дум».

— Чушь собачья! — Фил встал и закричал.

— Нет, лейтенант, это улика, — сообщил ему Нойл. — Как и отчёт о вскрытии, составленный окружным судмедэкспертом.

— О чём, чёрт возьми, вы говорите? — спросил Фил, как будто каждое слово было камнем, вырывающимся из его горла.

— Тот мальчишка, которого вы застрелили… — Нойл помедлил, чтобы поправить свой галстук. — Согласно заключению вскрытия, он был ранен в верхнюю часть груди, чуть выше правого лёгкого. При ударе снаряд раскрылся, и я процитирую:

«Четыре целых и три десятых восьмидюймовых осколка, два из которых вышли из тела с высокой правой передней позиции. Третий осколок попал на спинной отдел позвоночника и застрял в левой чашечке левой почки. Четвёртый осколок проник в аорту».

Нойл снова откашлялся и посмотрел на Фила.

— Оружейник спецоперации положительно идентифицировал упомянутые фрагменты как осколки от пули, известной как «дум-дум», лейтенант. Записи и идентификация подтвердили, что оружие, из которого была выпущена эта пуля, было вашим. И районный судмедэксперт пришёл к выводу, что смерть потерпевшего можно напрямую отнести к тому конкретному боеприпасу, который был использован. Другими словами, лейтенант, если бы вы использовали стандартные, разрешённые департаментом боеприпасы в ту ночь, о которой идёт речь, этот восьмилетний мальчик был бы ещё жив…

«Был бы ещё жив».

Последние слова Нойла эхом отдавались в голове Фила даже спустя несколько месяцев. Сначала он пытался оспорить результаты расследования, но ничего не вышло; Фил знал, что его каким-то образом подставил Дигнацио.

Но как он мог это доказать?

Неделю спустя Фил стоял перед самим комиссаром, и ему было сказано:

— У вас есть два варианта, Страйкер. Вы можете придерживаться этой смешной истории о том, что вас подставили, и в этом случае окружная прокуратура обвинит вас в халатности, преднамеренном использовании опасных и несанкционированных боеприпасов и, по крайней мере, непредумышленном убийстве второй степени.

— А какой второй вариант? — мрачно спросил Фил.

— Вы можете уйти в отставку. Инцидент, конечно, будет занесён в ваш послужной список, но никаких обвинений вам предъявлено не будет. Подумай головой, сынок…

Что Фил и сделал.

Комиссар был прав — у него не было выбора. Если он оспорит это, ему будет предъявлено официальное обвинение. А поскольку у него не было веских доказательств того, что Дигнацио его подставил, его признают виновным. Его приговорили бы по меньшей мере к году, а если он что и знал, так это то, что копы редко задерживаются в тюрьме на месяц.

«И вот я здесь, — подумал он, — стою посреди текстильной фабрики в два часа ночи».

Ни одно полицейское управление в стране не прикоснётся к нему с этой ерундой в личном деле. В тридцать пять лет его блестящая карьера в правоохранительных органах закончилась, учёная степень стала бесполезной, а десятилетний тяжёлый труд превратился в груду пепла.

Он чуть не рассмеялся.

«Итак, моя полицейская карьера закончена. Теперь у меня новая карьера в качестве охранника, работающего с полуночи до восьми и зарабатывающего 7,50 доллара в час. Это, конечно, лучше, чем быть в полиции…»

Сама по себе эта работа не требовала особых усилий со стороны мозгового отдела; он полагал, что хорошо обученный шимпанзе справится с ней. Единственное, что было у него на уме, это работа в Службе безопасности, связанная с его образованием и интересами. Это была единственная компания в штате, которая предложила ему работу, несмотря на его репутацию в полиции. Работа была проста: каждый час на фабрике он проверял в порядке ли сигнализация. Всё остальное время он сидел у себя в помещении, пил диетическую Pepsi и читал романы.

— Всё будет в порядке, — пообещал новый босс. — У нас не было происшествий на этом месте двадцать лет.

«Интересная работа».

Затем сработала сигнализация…

— Вот тебе и двадцатилетнее спокойствие, о котором говорил босс, — пробормотал себе под нос Фил.

Он проверил рычаг на сигнализации фирмы Sparrow/Jefferies.

Вторая зона, свет мигнул.

Нарушение входа.

«Не могу поверить! Кто-то ворвался внутрь!»

Он выключил свет в помещении и привинтил красную линзу к своему рабочему фонарику. Затем он схватил свою дубинку — его охрана была безоружной компанией, без разрешения на оружие — и выскользнул во второй транспортный проход. Он приглушил свет; он не хотел никого отпугивать, он хотел поймать их, хотя бы для того, чтобы развеять скуку. Однако прогулка по тёмной фабрике заставляла его нервничать.