Я всегда считала, что у нас впереди еще много времени, которое мы проведем вместе. Удар случился неожиданно, она скончалась в ту же ночь. Если нас и могло что-то утешить, то только осознание того, что, по словам ее врача, бабушка умерла без страданий.

– И она выбрала тебя для этого, – сказала Анна. – Ты всегда была ее любимицей.

– Она вам когда-нибудь говорила почему?

Мне хотелось узнать о той стороне моей бабушки, о которой никто другой мне не расскажет.

Анна улыбнулась.

– Да, говорила.

Я жду, пока она дрожащими пальцами чистит и режет банан.

– Лючия – папина дочка, она уверена в себе, очень решительная и целеустремленная. Она постоянно подгоняет сама себя; для нее успех заключается в том, чтобы попробовать все.

Не могу не согласиться с таким описанием моей сестры. Я люблю Лючию, но она всегда шла своим собственным путем, решив пробиться в жизни самостоятельно, несмотря на возможности нашей семьи. Ее мир – это ее лошади и ее друзья, ее мир отдален от нашего. Она появляется на крупных семейных мероприятиях, я всегда могу ей позвонить, но мы никогда не были с ней близки, несмотря на то что между нами всего лишь два года разницы.

– А Даниэла…

– Вечные неприятности, – заканчиваю я с улыбкой и без тени осуждения. Даниэла – моя любимая сестра, самая старшая, самая предприимчивая. Из нас троих она наиболее близка с мамой, возможно, потому что Даниэла первенец. Насколько я знаю, она никогда не пасовала перед трудностями.

Анна смеется.

– Да, я что-то подобное о ней слышала.

И еще есть я.

– Твоя бабушка видела в тебе саму себя. Всегда. Ты романтичная, ты мечтательница, ты вечно в поиске. Она всегда молилась, чтобы ты когда-нибудь нашла то, что ищешь. Ты больше остальных пострадала от развода родителей. – Ее губы сжимаются в тонкую линию. – Ты больше всех пострадала от того, что твоя мать уехала. Ты нуждалась в Элизе, а она в тебе.

– А теперь ее больше нет.

С уходом моей бабушки я стала чувствовать себя потерянной. Анна права: моя бабушка была моим якорем, и теперь, когда она умерла, я словно плыву по течению.

– Она так гордилась тобой, Марисоль. Всегда гордилась.

Она ставит передо мной тарелку с мадуро и лечоном асадо [7] .

– А вы тоже будете есть? – спрашиваю я.

– Пожалуй, немного поем.

Я жду, пока она ставит для себя тарелку поменьше и садится напротив меня. Позади нее две женщины вошли в кухню. Прежде чем снова выйти, они с громким стуком опрокидывают тарелки в раковину.

Анна начинает есть, и я следую ее примеру. Свинина просто идеальная – она сочная, и в ней именно столько жира, сколько нужно, бананы сладкие, приправа острая, и все это я запиваю сахарным напитком.

– Где же ты развеешь ее прах? – спрашивает Анна.

– Ну, не знаю. Я надеялась, что вы мне поможете выбрать место. Я спрашивала тетю Беатрис и тетю Марию, они предложили мне несколько идей.

Также я спрашивала отца, но он, кроме дома Пересов, ничего придумать не смог. Он любил бабушку, но и в детстве, и во взрослой жизни был гораздо ближе к дедушке.

– И что же они сказали?

– Они предложили мне сделать это рядом с домом, в котором она выросла.

Тем самым домом, в котором сейчас живет русский дипломат и его семья. Я не могу отделаться от мысли, что моей бабушке, моей гордой бабушке не понравится соседство с русскими, которые сейчас захватили ее дом.

Анна улыбается.

– Зато она будет рядом со своим домом, и это правильно. Дом принадлежал семье Перес на протяжении многих поколений. В свое время это был один из лучших домов в Гаване, которым гордились твои прадедушка и прабабушка.

– Как вы думаете, бабушка будет там счастлива?

– Возможно. А где еще ты думала развеять ее прах?

– Я пока не знаю. Наверное, где-то в городе. Мне кажется, Гавана – лучшее место для бабушки.

– Да, это так. Она любила Гавану даже после того, как та разбила ей сердце.

Анна встает из-за стола и убирает наши пустые тарелки.

– А каким был твой дед? – спрашивает она, стоя у раковины, повернувшись спиной ко мне.

Я тоже встаю из-за стола и, не обращая внимания на протесты, помогаю ей вымыть посуду. Необходимость церемониться с Анной Родригес кажется мне излишней; несмотря на то, что мы только что познакомились, она общается со мной очень непринужденно. Ведь моя бабушка была лучшей подругой ее детства, их объединяла целая глава жизни, и сейчас я ощущаю присутствие моей бабушки рядом с нами.

– Я не успела его хорошо узнать. Мне было десять лет, когда он умер, – отвечаю я. – Знаю, что они были счастливы. Любили друг друга. После его смерти у нее никого не было, она ни с кем не встречалась. Ее это не интересовало. У нее были мы – ее внучки, мой отец и ее дела. Кроме того, они были женаты почти сорок лет. Я думаю, ей было трудно начинать отношения с кем-то другим после того, как она прожила с дедушкой так долго.

Я очень отчетливо помню, как страдала бабушка. Я стояла рядом с ней в церкви Маленького Цветка, когда мы провожали дедушку в последний путь. Мы оплакивали его смерть, а моя рука сжимала ее руку. Двадцать один год спустя я стояла там же, смотрела на сверкающий гроб, в котором лежала моя бабушка, и утешала себя мыслями о том, что они снова вместе.