Он бросил плетёную сетку в сторону лежащей крюсс. Сетка упала рядом с головой животного, из которой тут же донеслись разноголосые писки. Доселе неподвижно лежавшая крюсс тут же зашевелилась и, повернув голову в сторону сетки, широко открыла свою пасть и схватила сетку за её край. Раздался громкий взвизг, и наступила тишина.

– Гад! – процедил Некрасов, состроив гримасу отвращения. – Мне нужен глайдер, – уже громче заговорил он. – Я хочу сходить в лес и собрать созревшие апельсины. Сок из них гораздо полезнее мутной вонючей жидкости из крюсс.

– Мне его не давай, – Грюн резко мотнул головой. – Или я заставлю тебя выпить его сразу весь.

Развернувшись, огромный двухметровый воранг направился к эллипсовидному строению и, открыв его дверь, вошёл внутрь и скрылся из вида. Дверь строения закрылась.

Подождав некоторое время и убедившись, что воранг скоро из своего жилища не появится, Некрасов развернулся и направился к ангару. Войдя в него, он через несколько мгновений вышел уже с большой корзиной в руке и висящим на плече зардом. Подойдя к одной из опор периметра, он ткнул рукой в в известное лишь ему место на опоре, и защитное поле периметра тут же погасло. Быстро пройдя за линию периметра, он ткнул рукой в такое же место опоры с её обратной стороны, и защитное поле периметра тут же восстановилось.

Постояв несколько мгновений в раздумье, Некрасов направился к огороду, который он возделывал уже много лет и на котором пытался выращивать овощи Земли, пытаясь адаптировать их к местной почве. Но его усилия в большей степени оказывались тщетны: из всех овощей на неприветливой почве холма удалось вырастить лишь томурины и капусту, требующие минимальное количество почвы и большое количество влаги, которой в этой местности было в избытке. И если капуста вырастала вполне съедобной, то томурины до наступления холодного периода года этой местности вызревать не успевали, и Некрасову приходилось собирать их зелёными. Но ни капусту, ни томурины воранг употреблять в пищу не хотел. Никакие соки он не пил и из выращиваемых Некрасовым в теплице овощей, чем вызывал у землянина большую досаду.

К удовлетворению Некрасова, представители местной фауны овощи с его огорода тоже игнорировали, и потому какие-то меры по их защите ему выдумывать не приходилось.

Пройдя вдоль грядок с овощами и убедившись, что капуста уже достаточно большая и скоро уже можно будет её срезать, Некрасов направился к глайдеру и, войдя в салон летательного аппарата, поставил корзину на одно из кресел, ткнул рукой в пластинку около дверного проёма – дверь глайдера опустилась. Затем он прошёл к креслу пилота и, повесив зард на спинку кресла, уселся в него, через несколько мгновений глайдер круто взмыл вверх. Отклонив рыпп в необходимую сторону, Некрасов перевёл летательный аппарат в горизонтальный ход, ориентируя его в нужном направлении.

«Проклятье! Что он задумал? – потекли у Некрасова тяжёлые мысли. – Уже тридцать лет прошло, как ушёл „Тургер“. Вернутся земляне или?.. – состроив гримасу грусти, он покрутил головой. – Для природы тридцать лет – слишком короткий срок, чтобы произошли какие-то изменения в ней, тогда как для человеческой жизни это очень долгое время. А Грюна можно считать человеком? Возможно, да. Он ведь научился разговаривать на чужом для него языке, научился управлять летательным аппаратом, научился стрелять из оружия. Но в тоже время он так и остался ворангом, дикой тварью, не прочь напиться чьей-то крови и испытывать при этом наслаждение. К тому же он совершенно не хочет работать, чтобы своими руками готовить себе пищу, а хочет лишь охотиться, пользуясь тем, что уже приготовила природа – типичный животный инстинкт. Хотя он же построил для себя дом? Но ведь животные тоже строят для себя какие-то жилища. Но дом Грюна – достаточно сложное сооружение, которое никакое животное построить не в состоянии. А откуда он узнал, каким должен быть его дом? Он ведь никогда не видел домов, в которых живут его соплеменники на его родной планете. Неужели он нашёл свой корабль и побывал в том, что от него осталось? Всё же „Тургер“ не сжёг его полностью. Поторопился Кузнецов уйти. Но ведь чужой корабль уже настолько зарос деревьями, быстро выросшими на удобренной почве, что его не так просто найти, а сверху его вообще невозможно увидеть – крона деревьев полностью укрывает его от стороннего взгляда. Проклятье! Неужели какая-то информация о жизни его цивилизации уже имеется у воранга, только что вылупившегося из яйца, которой он начинается тут же пользоваться, руководствуясь ею и в течение всей своей жизни? А она у него, скорее всего, не короткая. Ведь примерно до десяти лет своей жизни ни о каком своём доме он никогда не говорил. И вдруг ни с того ни с сего начал его строить, сам, не прося у меня никакой помощи, прекрасно зная, какие для этого нужны материалы, которые нашёл неизвестно где. Мне так и не удалось найти то место, где он брал компоненты для приготовления той смолы, которой скреплял стволы деревьев своего дома. Дом не отапливается. Странно. Неужели он не мёрзнет в нём в холодное время года? Хотя здесь ниже нуля температура редко опускается. Даже льда на реке никогда не бывает. Жаль, что мне вход в его дом заказан. Стоило лишь однажды обойти его, и то он почувствовал и высказал какое-то недовольство на своём свистящем языке, едва меня не оглушив. Примерно с этого возраста он начал и охотиться на теплокровных животных местной фауны. Выходит, это какой-то переломный возраст воранга. Какова продолжительность жизни ворангов? Как установлено, динозавры жили до двухсот лет. Но ведь у него когда-то должно созреть яйцо? А если тогда и начинается переломный возраст у воранга, когда начинают созревать в нём яйца? Сколько же времени оно созревает, если ему уже тридцать лет, а никакого молодого воранга так и не появилось. Он уже был бы немалых размеров. Значит, у Грюна что-то не получается с молодым поколением. Интересно, а молодые особи ворангов знают своего родителя?»

Некрасов вдруг выпрямился и закрутил головой.

– Проклятье! – невольно вырвалось у него.

Глайдер уже никуда не двигался, а висел над каким-то деревом, усыпанным большими оранжевыми плодами, которые Некрасов назвал апельсинами, так как их вкус напоминал вкус незрелого земного апельсина.

Громко хмыкнув в адрес своей невнимательности, Некрасов открыл дверь летательного аппарата и, опустив его ниже, вплотную придвинул к дереву, застопорив рыпп, поднялся, перенёс корзину к дверному проёму и принялся рвать оранжевые плоды. Наполнив корзину, он вернулся в кресло пилота и, закрыв дверь салона, взялся за рыпп, расстопорил его и послал глайдер вверх.

Посадив глайдер внутри периметра, Некрасов открыл дверь салона и, поднявшись, просто вытолкнул наружу корзину с оранжевыми плодами, так как она оказалась очень тяжёлой: корзина перевернулась и плоды раскатились далеко от глайдера. Собрав примерно треть их, Некрасов понёс корзину в ангар, где находился изобретённый им пресс для выдавливания из плодов сока. Затем он ещё два раза приходил за плодами, в конце концов собрав их все.

В ангаре, выдавив из плодов оранжево-розовый сок, которого вышло около тридцати литров, он отнёс выжимки в теплицу – они были прекрасным удобрением для земных овощей, которые он выращивал в теплице. Вернувшись в ангар, процедил сок, который заметно посветлел, но был ещё достаточно горьким для употребления в пищу, и поставил его на огонь. Вскоре сок закипел и по мере кипения начал всё больше и больше светлеть и становиться более жидким. Когда он трансформировался в светло-жёлтый цвет, без розового оттенка, Некрасов погасил огонь и, наполнив соком чашку, выпил его ещё горячим. Сок имел уже вполне приятный кисловатый вкус. Это был прекрасный питательный напиток, хорошо утолявший как жажду, так и голод, не хуже, чем тоник, вкус которого Некрасов уже практически забыл…

Участок леса, где росли эти плодовые деревья, Некрасову удалось найти уже через достаточно долгое время жизни на Атре, когда запасы тоника подошли к концу не только в ангаре его поселения, но даже в крейсере. И он, вместе с Грюном теперь, долгое время блуждал по окрестным лесам, пытаясь отыскать какие-либо плодоносящие деревья. Сок тех овощей, которые Некрасову удавалось выращивать в теплице, молодой Грюн пил с большой неохотой или вовсе не хотел пить, как Некрасов ни старался их облагораживать и смешивать, и потому он был вынужден уже вплотную заняться поиском плодовых деревьев местной природы. Таких деревьев росло достаточно в лесах Атры, и Некрасов не раз видел, как сок из их плодов пили холоднокровные представители местной фауны. Но предлагать эти плоды молодому ворангу он опасался, боясь за его здоровье, а приносил их в поселение и пытался провести какой-то анализ сока из этих плодов. Но никакого нормального анализа у него не получалось, и он начинал действовать на авось, пробуя сок из плодов вначале сам, а уже затем предлагая его Грюну, который едва ли не всегда от него отказывался. Но тут ему на помощь пришёл сам Грюн, который начал сам брать плоды в рот и выдавливать из них сок. Если сок ему не нравился, он его выплёвывал и говорил «нет». Единственным деревом, сок плода которого пришёлся Грюну по вкусу, оказалось то, на котором росли эти самые большие оранжевые плоды. Некрасов назвал эти плоды «апельсинами», так как их сок отдалённо напоминал вкус апельсинов, хотя сами плоды оказались достаточно горькими. Но всё же Грюн без всякого отвращения выдавливал из них сок своими мощными челюстями, выплёвывая мякоть. Некрасов же принялся за опыты по фильтрации сока этих плодов, и в конце концов ему удалось добиться нужного результата путём нехитрых химических реакций.