Перед тем как Людовик XIV входил в столовую, «слуги Кубка» проверяли на яд скатерти, салфетки, бокалы, тарелки, столовые приборы и зубочистки, целуя их, протирая ими кожу и, в некоторых случаях, протирая предмет кусочком хлеба и затем съедая его. Слуга даже мочил тонкую льняную салфетку, предназначенную для короля, и вытирал ею руки, прежде чем аккуратно свернуть и положить обратно на стол. Как ни странно, король всегда пользовался грязной влажной салфеткой.

В это же время «слуги Королевского рта» на кухне проверяли королевскую еду. Затем каждый брал блюдо и вставал в ряд, чтобы убедиться, что никто не приблизится к еде. Эта процессия начинала свой долгий путь к королевской столовой. Оставив королевскую кухню, она пересекала улицу, входила в южное крыло дворца, поднималась по лестнице, миновала несколько длинных коридоров, пересекала верхний вестибюль Лестницы Принцев, проходила Салон Изобилия, Салон Марса, верхний вестибюль Мраморной лестницы и Караульный зал. Только после этого шествие добиралось до первого аванзала королевских покоев.

Таким образом, можно предположить, что блюда на королевском столе были в лучшем случае теплыми. На протяжении трапезы лакеи, служившие у стола для проверки, продолжали отрезать и съедать небольшие порции королевских блюд.

Как и Людовик XIV, Тюдоры обычно трапезничали в своих частных апартаментах, наслаждаясь более спокойной атмосферой, меньшей помпезностью и отсутствием огромного количества необходимых условностей. Но в отличие от того, как это было устроено в Версале, маленькие кухни строились прямо над королевскими покоями Тюдоров, так что блюда не нужно было нести через холодный внутренний двор. Кроме того, это снижало риск быть отравленным, так как к еде имела доступ лишь небольшая горстка доверенных слуг.

Во всех королевских покоях слуги в течение дня обновляли декантеры с вином и графины с питьевой водой. Если монарх желал омочить губы, то «слуги Кубка» проверяли напиток на яд непосредственно перед ним. Если король хотел устроить пикник на охоте, те же слуги дегустировали закуски и напитки. Ничто (кроме лекарств и Святого Причастия) не попадало в монаршие уста, пока кто-то другой не удостоверится, что оно не отравлено.

У домашних слуг были веские причины беречь короля от возможного отравления или даже подозревать злой умысел, когда на деле монарх просто страдал от расстройства желудка. Если яд, миновав слуг, добрался бы до короля и причинил ему хоть малейшее неудобство, его величество мог подвергнуть ужасным пыткам любого или всех слуг разом. В муках даже самый невинный человек, вероятно, сознался бы в преступлении, а как только из него раскаленными клещами вырвут признание, то отравитель подлежит ужасной казни: повешению, потрошению и четвертованию [4] – или же разрыванию на части четырьмя лошадьми.

Некоторые отравители, осведомленные о сложной процедуре дегустации, подходили к вопросу с большей изобретательностью. 26 мая 1604 года, когда король Франции Генрих IV открыл рот, чтобы принять от священника просфору для причастия, его собака внезапно схватила зубами королевское пальто и потянула назад. Генрих снова потянулся, но пес повторно оттащил его. Король предположил, что животное хочет его о чем-то предупредить, и приказал священнику съесть просфору. Тот попытался отказаться, однако монарх настоял.

Согласно описанию этого случая, оставленному современником из Венеции, «стоило священнику съесть просфору, как он распух, и тело его разорвалось пополам». Поскольку ни один из известных ядов такого эффекта не вызывает, можно предположить, что автор преувеличил негативные последствия отравления – рвоту и диарею, которые могут вызывать сходные ощущения. «Так заговор был раскрыт, – заключает автор, – и некоторые из причастных к нему дворян поныне пребывают в Бастилии».

Монархам приходилось волноваться не только о том, что они употребляют в пищу: также они боялись прикасаться к предметам, которые могли быть отравлены токсинами, проникающими в тело через кожу. Королевский лекарь при французском дворе XVI века Амбруаз Паре писал: «Яды теперь убивают не только при попадании в тело, но и от наружного применения».

Слуги, заправлявшие по утрам постель короля Генриха XVIII, должны были поцеловать каждый участок простыни, подушки или одеяла к которым прикасались, дабы доказать, что белье не покрыто ядом. Кроме того, король переживал, что враги могут попытаться отравить одежду его сына. Принц никогда не надевал нового платья, полученного непосредственно из рук портного: прежде одежду стирали и сушили перед камином, чтобы уничтожить малейшие следы потенциального яда. Перед тем как надеть какой-нибудь предмет одежды на Эдуарда – будь то чулки, рубашка или камзол, – слуги сначала терли его о голую кожу (как с лицевой стороны, так и выворачивая наизнанку), либо надевали этот предмет одежды на мальчика комплекции принца и ждали, не закричит ли он, что его кожа горит огнем.

Также Генрих постановил, что никто не смеет притрагиваться к августейшей особе принца без специального разрешения. Те немногие, кому дозволялось поцеловать руку мальчику, прежде должны были пройти «священную пробу», то есть поцеловать руку слуги – после чего все присутствующие внимательно вглядывались в кожу на месте поцелуя, ожидая, что она покраснеет или покроется волдырями от яда, которым целующий смазал губы.

Проверке подвергалась даже подушка на ночном горшке Эдуарда – хотя затрудняюсь сказать, как именно проходила проба. Быть может, кто-то из слуг сидел на горшке голой задницей в ожидании момента, когда его щеки вспыхнут и начнут гореть огнем.