— Значит, Ушер Рудд не передвинул крестик из одной клеточки в другую?

— Если и передвинул, то не так намного, как он воображает, мелкий негодяй. На местах не очень-то обращают на него внимание. Другое дело в Вестминстере. Там до ужаса боятся копания в прошлом. И чем выше человек забрался, тем больше он ненавидит «разгребателя грязи». Разве вы не замечали: если член парламента подмочил репутацию, то быстрее всех его вышвыривает собственная партия?

Мне следовало бы ответить «нет». Я не замечают, потому что никогда не глядел в ту сторону.

По дороге в Хупуэстерн я спросил отца, что он думает об Ушере Рудде.

Но он зевнул и сказал, что от усталости валится с ног и лодыжка болит. И почти тотчас уснул. Я осторожно вел машину, ведь у меня еще не выработался инстинкт движения. На перекрестке, резко затормозив на красный свет, я разбудил кандидата.

— Ушер Рудд, — без вступления проговорил он, будто между вопросом и ответом не прошло двадцати минут, — обожжется на законах о частной жизни.

— Я не знал, что есть такие законы, — удивился я.

— Будут.

— Ох.

— У Ушера Рудда под бейсболкой рыжие волосы.

— Откуда ты знаешь?

— Он вчера был на встрече, когда кончился обед. Полли показала его мне. На нем был черный теплый тренировочный костюм и теннисные туфли. Ты его не заметил?

— Я его не помню.

— Узнай, мог ли он выстрелить.

Я открыл рот, чтобы сказать «Вау» или «Оу», но, подумав, воздержался от обоих восклицаний. Отец искоса смотрел на меня, и я почувствовал, что он улыбается.

— Не думаю, что это он, — наконец ответил я.

— Почему?

— Вместо пуль он выбирает ядовитые чернила.

— Ты уверен, что хочешь быть математиком? Почему бы тебе не попробовать писать?

— Я хочу быть жокеем. — Это так же возможно, как погулять по Луне.

— В университете Эксетсра, прежде чем дадут отсрочку в поступлении, потребуют сообщить, где ты собираешься проводить «окно на год». Это в том случае, если ты приедешь туда не в этом октябре, а в следующем году. Они не будут в восторге, узнав о скачках.

— В Эксетере есть скачки.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что имеется в виду.

— Мне не нравятся политики. — Переменим тему.

— Политики — смазочное масло мира.

— Ты имеешь в виду, что мир не будет вертеться без смазки?

Он кивнул.

— Когда политики упираются лбом в стену, в мире начинаются войны.

— Отец, — начал я.

— Папа.

— Нет, отец. Почему ты хочешь быть политиком?

— Такой я есть, — помолчав, ответил он. — Ничего не могу поделать.

— Но ты же никогда... Я имею в виду...

— Я никогда раньше к этому не шел? Не думай, что я не взвесил все. С тех пор как я был в твоем возрасте или даже моложе, я знал, что придет день, и я попытаюсь попасть в парламент. Но для этого требовалась солидная база. Мне надо было убедиться, что я могу зарабатывать деньги. Надо было научиться разбираться в экономике. И, наконец, пришло время, совсем недавно, когда я сказал себе: «Сейчас или никогда». И вот это сейчас.

Самое длинное объяснение, какое он когда-нибудь давал мне. И ради меня он упростил его, подумал я. Стремлению требовалось время, чтобы созреть.

И вчера в «Спящем драконе» коробочка лопнула. Стремление встало в полный рост. Сейчас дракон Джулиарда проснулся, ревет и крадется через Уайтхолл на Даунинг-стрит, 10 [5] . Размышляя о нем, я сбился с дороги. Пока я останавливался и изучал карту, потом, найдя, где сделал ошибку, подъезжал к стоянке с неожиданной стороны, отец не делал никаких комментариев. Только за одну эту сдержанность я был обязан ему, как оруженосец рыцарю. Каким старомодным может быть человек.

Уже давно перевалило за шесть, когда мы добрались до площади, которая к этому времени почти опустела, и все окружавшие ее магазины закрылись.

Когда я затормозил машину Кристэл, позднее предвечернее солнце заливало мягким золотистым светом асфальт.

В офисе горел приглушенный свет, но людей не было. Я отпер дверь и на столе Мервина Тэка нашел записку, лежавшую на виду:

"«Рейнджровер в ремонтной мастерской Руддов. Они тщательно все проверили и никаких неисправностей не нашли».