Всё остальное время Максим был предоставлен сам себе. Распорядок его дня выглядел примерно так:

До обеда школа.

После обеда поход в магазин со списком продуктов составленным бабушкой, потом уроки, три раза в неделю самбо, потом друзья, велосипед.

Вечером книги.

Читал Максим много – Лондон, Купер, Дефо, Твен, Арсеньев, Беляев…. В домашней библиотеке кроме художественной литературы с избытком хватало книг по геологии, туризму, спортивному ориентированию, выживанию в экстремальных условиях и т. д. Всё это интересовало Максима, и всё это он глотал огромными порциями, как мороженное. Он жаждал приключений и тайн. В мечтах и снах к нему являлись необитаемые острова, пиратские клады, заброшенные каменоломни, неведомые земли, кишащие племенами людоедов.

Однажды, когда Максиму исполнилось пятнадцать лет, в период зимних каникул, родители взяли его с собой на Камчатку. Отца в гости пригласил приятель, с которым они были знакомы ещё с той поры, когда вместе учились в Ленинградском Горном Институте. Приятель работал в Институте Вулканологии и сейсмологии ДВО РАН, находившемся в городе Петропавловске-Камчатском.

За полмесяца они излетали, исплавали, изъездили, исходили, казалось, всю Камчатку вдоль и поперёк. Где они только не побывали и чего они только не видели. Долина Гейзеров, Командоры, Тигиль, Эссе, побережье Охотского и Берингова морей, Ключевская сопка, мыс Лопатка. Бубны шаманок, танцы коряков, алеутов, ительменов. Собачьи и оленьи упряжки, стада сивучей, чёрные спины касаток, быстрые, полные рыбой камчатские реки, белый-белый камчатский снег и вулканы. А вечерами у костра, дядя Игорь (так звали папиного приятеля) рассказывал истории о коряках, о шаманках и духах.

Максиму больше всего понравился Пеликен. Этот никогда не унывающий, хитроватый, но добрый пузатый человечек – божок, приносящий всем удачу и счастье. А легенда о золотом Пеликене, о пещере полной золотых самородков, о священном стойбище, в котором живут духи и призраки ушедших в нижний мир шаманок, хранящие это золото только для коряков, просто заворожила его.

И не удивительно, что Максим влюбился в этот чудесный, полный тайн и загадок край. Он поклялся вернуться сюда, чего бы ему это ни стоило и, к удивлению родителей, исполнил свою клятву.

И вот он здесь, в Петропавловске-Камчатском, не спеша надевает китайские голубые джинсы, китайскую красную футболку, китайские белые кеды, китайскую джинсовую куртку то же голубого цвета и китайскую красную бейсболку с надписью PANASLONIK. Забросив рюкзак на плечо (нужно сдать книги в библиотеку), Максим на секунду задержался у двери, окинув комнату взглядом.

Высокий – метр восемьдесят пять росту. Гибкое жилистое тело. Скуластое лицо. Быстрые, всё замечающие чуть раскосые голубые глаза. Вечно не прибранная светло-русая шевелюра. Оттопыренные уши, широкая наивная улыбка и прямой, немного великоватый для римского, нос, который Максим любил совать во всё, что происходило вокруг.

Солнечный свет уже до половины залил двухместную комнату и бросал золотые лучи на не прибранную до сих пор постель. Максим, глядя на измятые простыни, наморщил нос, бросил короткий взгляд на часы и покинул комнату.

На вахте, разгоняя гулкое эхо по пустым этажам, вовсю орал телевизор. Диктор сообщал, что на Камчатку с деловым визитом приезжает известный американский предприниматель, владелец крупной компании. В планы американца входит создание совместного предприятия и ещё чего-то.

Глуховатая и подслеповатая вахтёрша тётя Маша в новеньком тёмно-синем халате и белой косынке, в трико с лампасами и тапочках на босу ногу протирала влажной тряпкой полы в холле. Изображая хоккеиста, она опиралась на швабру, как на клюшку и глиссировала между кадками с фикусами, напевая: «Трус не играет в хоккей». На самом деле её звали Максимилиана Игнатьевна, но она соглашалась, для простоты восприятия, на тётю Машу.

Уловив краем глаза движение, тётя Маша прекратила работу и глянула на Максима поверх очков, сдувая при этом прядь волос, выбившуюся из-под косынки.

– А-а, Протасов? – Её голос был звонким, до неприятности резким и дребезжащим. – Ты чё тут торчишь? Чё домой не едешь? Родители заждались, а он торчит тут.

Максим облокотился на вертушку, перекрывающую вход:

– А я не поеду домой, тёть Маш.

– Чего это?!

– Родители на полгода в партию уехали. Дома никого.

– Куда-а?

– В партию. Геологи они, родители мои.

– А-а. Надо же. – Тётя Маша снова взялась за швабру. – Тоже всё ищут. Вот и ты, Протасов, весь в их пошёл. Тоже вот суёшь свой нос, куда не просят. Мало тебе старшие наподдали, на втором курсе, так не-ет ты уже за преподавателей взялся. Всё не успокоишься.

– Да не слушайте вы никого, тёть Маш. Всё было совсем не так, а человеку свойственно всё преувеличивать.

Вдруг тётя Маша бросила работу и расхохоталась.

– А здорово ты тогда отвадил старшекурсников рулончики из туалета на вашем этаже воровать. – Она вновь залилась смехом. – Эт надо ж, догадаться, туалетную бумагу перцем натереть. Они там, небось, сутки елозили, беспокойные сердца.

Случай действительно имел место. После этого как-то вечером парни с четвёртого курса вчетвером пришли разбираться с «оборзевшим» первокурсником. Двое ушли, держась, один за живот, другой за спину, третий хромал, четвёртый не мог шевелить правой рукой. И всё это под хохот и улюлюканье всего первого курса, вывалившего на шум из комнат. Максим отделался разбитой губой и опухшим ухом.