Рикки дал себе обещание вернуть все ружья по почте на обширной парковке бара для буровиков в Северной Дакоте. Но не придется ли разобрать их на части и отправить в отдельных свертках, чтобы ружья перестали быть ружьями?

Рикки этого не знал, но точно понимал, что в данный момент ему не помешало бы помповое ружье калибра.30-06. Пострелять, если дело дойдет до этого, но главным образом просто резко повернуться и оставить полукруглые отпечатки ружейного ствола на щеках, на лбу и на грудных клетках, а для челюстей идеально подойдет конец приклада.

Может, ему и придет конец на этой парковке в луже собственной мочи, но, по крайней мере, чумазые белые парни запомнят этого черноногого и в следующий раз дважды подумают, увидев другого индейца в их баре.

Жаль, Гейба нет рядом. Гейб любил такие стычки – он играл в ковбоев и индейцев на всех парковках в мире. Он бы издал свой дурацкий боевой клич и просто бросился драться как черт. Он как будто уносился на сто пятьдесят лет назад и проживал так каждый день своей нелепой жизни.

Но когда ты с ним, с Гейбом… Рикки прищурил глаза, снова кивнул сам себе, собираясь с силами. Он должен сделать вид, постараться быть похожим на Гейба. Когда Рикки был с Гейбом, ему всегда хотелось издать такой же боевой клич, чтобы, когда он повернется лицом к этим белым парням, он почувствовал себя с томагавком в руке. Почувствовал, что его лицо разрисовано резкими, грубыми черно-белыми узорами и, может, с одной-единственной красной полосой справа шириной в палец.

Года летят, приятель.

– Так, – произнес Рикки, сжимая руки в кулаки. Его грудь уже вздымалась, он обернулся, чтобы покончить с этим, стиснул зубы, не боясь предстоящего удара.

Но… никого?

– Что за?.. – произнес Рикки и осекся, потому что там все-таки что-то было.

Огромный темный силуэт, перебирающийся через совершенно неуместный жемчужно-белый «Ниссан».

Не лошадь, словно ударом промелькнуло у него в голове. Рикки невольно улыбнулся. Это же вапити [4] ? Большой, упитанный молодой олень, у которого ума не хватило понять, что сюда ходят люди, а не животные. Он один раз фыркнул и перепрыгнул на грузовик справа от него, оставив на красивом, обтекаемом капоте маленького «Ниссана» вмятину, из-за которой его края загнулись кверху, как у лепешки тако. Но, по крайней мере, автомобиль стерпел это молча. Тот грузовик, на который обрушился вапити, не выдержал такого оскорбления, и его сигнализация пронзительно завизжала, да так громко, что олень сиганул вниз на все четыре копыта. Вместо того чтобы выбрать один из двадцати логичных путей спасения от этого звука, он прыгнул через капот орущего грузовика в промежуток между ним и следующим автомобилем.

А после пьяный олененок врезался в еще один грузовик, а потом и в следующий.

Все сигнализации взвыли, фары замигали.

– Что на тебя нашло, приятель? – спросил потрясенный Рикки у вапити.

Но он быстро пришел в себя. Молодой вапити развернулся и помчался по проходу между автомобилями, пригнув рогатую голову, как зрелый самец, прямо на стоящего там Рикки…

Рикки отпрыгнул в сторону и налетел на еще один грузовик, включив тем самым еще одну противоугонную сигнализацию.

– Что тебе от меня нужно? – крикнул Рикки оленю и потянулся к платформе ближайшего грузовика. Он нащупал огромный серпообразный гаечный ключ и решил, что тот послужит хорошим средством защиты. По крайней мере, он на это надеялся.

Неважно, что вапити был тяжелее его на целых пятьсот фунтов.

Неважно, что олени так не поступают.

Когда он услышал дыхание вапити у себя за спиной, он обернулся, одновременно замахиваясь, и поднятый над его головой гаечный ключ врезался в боковое зеркало высокого «Форда». Сигнализация большого грузовика взвыла, вспыхнули все фары и подфарники, и когда Рикки оглянулся на топот копыт за спиной, то на этот раз это были не копыта, а сапоги.

Это были все рабочие буровой и ковбои, которые стояли в очереди в бар.

– Он… он… – сказал Рикки, держа гаечный ключ наподобие колотушки для шин, а каждый второй грузовик рядом с ним мигал огнями от боли и демонстрировал только что полученные повреждения. Он тоже их видел, и видел то, что видели они: этого индейца только что обидели в баре, он не знал, где чей грузовик, поэтому выместил свою обиду на всех грузовиках на парковке.

Вот так всегда. Сейчас один из белых парней пошутит насчет того, что Рикки сбежал из резервации, а потом должным образом начнется то, что должно произойти.

Только вот Рикки, может, хочется жить.

Он уронил гаечный ключ в грязь, вытянул руку и произнес: «Нет, нет, вы не понимаете…»

Но они понимали.

Когда они сделали шаг вперед, чтобы сбить его с ног по освященному временем обычаю, Рикки повернулся, наполовину перескочил через разгромленный вапити «Ниссан», пережил неприятное мгновение, когда чьи-то пальцы зацепили петлю его ремня, но он резко вильнул бедрами, вырвался, упал вперед, пробежал несколько шагов и упирался в землю руками, пока не восстановил равновесие. Пивная бутылка пролетела мимо его головы, разбилась о решетку капота прямо перед ним, и Рикки выбросил вверх руки, чтобы защитить глаза, потом попытался обогнуть грузовик, но ему это не совсем удалось – его бедро задело остаток вертикального элемента решетки, из-за чего он развернулся и упал на следующий грузовик с еще одной дурацкой сигнализацией.

– Мать твою! – заорал он этому грузовику, всем грузовикам, всем ковбоям, всей Северной Дакоте, нефтяным промыслам и Америке в целом, а потом, когда побежал изо всех сил по проходу между грузовиками, отталкиваясь от все новых боковых зеркал, два из которых оторвались и остались у него в руках, он почувствовал, как на его лице расплывается улыбка – улыбка Гейба.

«Значит, вот что при этом чувствуешь».

– Да! – заорал Рикки, волны адреналина и страха плескались у него в мозгу, подавляя все мысли. Он развернулся и побежал обратно, чтобы вытянуть обе руки и ткнуть пальцами в буровиков. Сделав четыре шага с этим грозным, важным жестом, он выбежал на открытое пространство, какой-то круг на вспаханном поле, зацепился каблуком левого сапога за камень или замерзшую бизонью лепешку в траве и растянулся на земле.