Оставалось подвести итог. Я отступил на шаг, посмотрел на неровный редкий строй, скользнул взглядом по маленьким, замершим в испуге кадетикам на левом фланге. Затем повернулся к невозмутимому фольклористу Згривцу, который, воспользовавшись моментом, накручивал на палец левую бакенбарду.

— Что скажете, штабс-капитан?

— Три часа строевой, — кисло отозвался тот, даже не полюбовавшись нашим пополнением. — И по два наряда на кухне. Каждому-с.

— Хивинский?

Поручик тоже нашел себе дело — щелкал по сапогу подобранным где-то прутиком. Щелк-щелк-щелк!..

— Полный киндергартен, господин капитан!

Щелк!

Я поглядел на строй, понимая, что ребята ждут от меня каких-то слов — хотя бы объяснения, для чего их построили. Последнее не представлялось сложным. Сейчас я сообщу им, что Мир, к сожалению, не полностью идеален, посему лучше дождаться темноты — и организованно обойти станцию, осуществив стратегический маневр «огородами к Котовскому».

Набрал в легкие холодного стылого воздуха…

Щелк! Щелк!.. Щелк!

— В укрытие! В укрытие, разъядись все тризлозыбучим!..

Штабс-капитан Згривец сообразил первым. Прутик поручика на этот раз был не виноват. В моем совершенном Мире кто-то решил пострелять.

Щелк! Щелк! Щелк! Ба-бах!

— В укрытие!

— Думаете, на станции?

— Так точно. Из «мосинок» и из чего-то крупного. Не «трехдюймовка», пострашнее.

Лежать на животе оказалось не слишком удобно. Подмерзшая, твердая, словно камень, земля давила сквозь тонкую кожу фатовского пальто, впечатываясь в ребра. Я уже успел пожалеть, что не обзавелся обычной шинелью.

— Ага, снова! А вы знаете, господа, это — морское орудие. Не иначе, 57-мм пушка Норденфельда. Капонирная. Презабавно-с!

— В смысле? Линкор в степях Малороссии?

Згривец слева, поручик Хивинский — справа. Комментируют. Я молчу — по капонирным орудия не спец, по всем прочим тоже.

— Вот, опять! Не линкор. Думаю, что-то на платформе. С колесами.

«Опять» — это «Ба-бах!» На винтовочные выстрелы мы уже не обращали внимание. К сожалению, разглядеть ничего не удавалось. Станция и поселок выше по склону, из нашего импровизированного укрытия видны были лишь несколько крайних домов. Маленькие коробочки под красными крышами…

— Господа, а не по нашему ли это поезду? Вовремя же мы!..

Ба-бах!

Укрытием для нас послужил небольшой овраг с пологими размытыми склонами. Так себе укрытие, конечно — с горки открывался прекрасный обзор. Оставалось надеяться, что там все очень заняты. Если же спохватятся, станут присматриваться…

Уходить некуда. Позади — пустая железнодорожная насыпь, вокруг голая мерзлая степь. Все, как ладони. Ба-бах — и крышка. Разве что в самом деле дождаться темноты…

Я встал, отряхнул пальто и спустился вниз, к юнкерам. Меня сразу же окружили, но я покачал головой, оглянулся:

— Портупей!

Иловайский на этот раз оказался с винтовкой — с той, что я заметил еще на насыпи. Наверняка у кого-то отобрал.

— Отойдем.

В дальнем конце оврага обнаружилось старое кострище. Зола, угольки, несколько полусгоревших чурок… Котелок — ржавый, с пробитым дном. Сразу же захотелось поддать его сапогом.

— Как настроение личного состава, портупей?

Иловайский дернул плечом, поправил ремень винтовки.

— «Баклажки» рвутся в бой, хотят атаковать. Кто постарше… Если честно, страшновато. Оружие нет, одна винтовка, два револьвера… И не убежать — степь.

Парень не рисовался, не пытался играть в героя. И это очень порадовало.

Винтовок у нас было две, если считать с моей, трофейной. Кое-что имелось в карманах господ офицеров — и в моем тоже. Но все равно — кисло.

Я поглядел в серое низкое небо, представил, как мы все выглядим сверху — маленькие муравьишки на дне неровной ямы…

…Вторая стадия — «стадия шлема», она же одноименный «синдром». Считается очень опасной, опаснее первой. Все вокруг кажется не настоящим, нарисованной декорацией, «виртуалкой». «И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…» Люди — всего лишь «функции», фигурки на шахматной доске. Я — единственный живой человек в моем маленьком Мире, единственный Разум, остальные — марионетки…

Потом это пройдет. Если «потом» наступит.

Но я же — не единственный Разум! Я вообще не «разум», этот портупей, успевший повоевать с Центральной Радой, куда больше меня знает, что нужно делать, как поступить!

И все-таки — «синдром шлема». Где-то совсем недалеко отсюда лежит солдатик, возжелавший прикупить у меня часы. Мертвый… А может и живой, я стрелял в живот, чтобы наверняка, чтобы с первого выстрела. Истекает кровью, стонет… Я подумал о нем только сейчас — и ничего не почувствовал. Просто вспомнил.