– Глядите, - воскликнула она, - что мне дал буфетчик у Молля. Чуры, муры, гоп-ля-ля!
– Жестом фокусника она распустила пояс, подпрыгнула, и из ее юбки выпал зеленый галалитовый гребешок.

– Ого!
– бросилась к нему одна из девушек.
– Девчата, настоящая гребенка!

– Покажите!
– Илона жестом знатока провела пальцем по зубцам.
– В нашем магазине такая стоила два сорок. Немного островаты.

Като пожала плечами.

– Для нас это еще долго не будет иметь значения. Знал бы буфетчик, что у меня под платком голая голова, наверняка не дал бы мне гребенки. Да и вообще не взглянул бы в мою сторону.

– Д-да...
– вздохнула девушка, которую звали Маргит, вдруг вспомнив, что и она острижена наголо. Она с досадой провела ладонью по голове и сказала :- Собственно, этот гребешок пригодится разве для кошки{19}.

– Для кошки? Неплохая мысль, - засмеялась Иолан.
– Дай-ка мне его, Като, посмотрю, что скажет наша киска.

Като подала гребешок, и Иолан осторожно провела им по спине котенка.

– Слышите, как мурлычет эта франтиха?
– спросила она тоном счастливой мамаши.

– Ты тоже мурлычешь, - прищурилась на нее Като.
– И что только с тобой, девушка, сталось? Когда мы утром уходили из лагеря, я думала, что тебя и в живых не застану, так ты боялась Кобыльей Головы. А сейчас тебя словно подменили. Она тебя не била?

Иолан покраснела и покачала головой.

– Сегодня даже пальцем не тронула. И раздеваться не заставляла. Может быть, она не такая плохая, как мы думали...

Като стала серьезнее и поддакнула для вида:

– Может быть. Кстати говоря, буфетчик, что подарил мне гребенку, тоже немец.

– А что он хотел за эту гребенку, скажи, Като, - приставали подруги. Поцелуй?

– Даже и не знаю, - медленно ответила та.
– Я ему улыбнулась, как обычно, а он ухватил меня за талию и заглянул в глаза. Тут, видно, он сразу понял, что я вот-вот пырну его кухонным ножом, который был у меня в руках. Ну, он и отцепился.

– А ты бы его и в самом деле пырнула?
– изумилась Иолан.

– Факт!
– сказала Като.

С минуту все молчали, потом Илона прошептала:

– Вот и надо было принести не расческу, а нож.

– Я так и хотела, - призналась скуластая девушка.
– Но этот чертов буфетчик сразу убрал его под замок, где деньги.

Для девушек, работавших на стройке Молля, ужин подали в бараки: Беа и Эржика притащили две большие бадейки с похлебкой. В мужском лагере было иначе: всем пришлось, как обычно, выстроиться в хвост, хотя после шестнадцати часов на ногах - утренняя перекличка, переход, тяжелая работа люди просто падали от усталости. От ворот капо погнали заключенных прямо к кухне, и все же Юлишка обнаружила, что пришло много меньше людей, чем ожидалось. Один из поляков умер на стройке, человек тридцать тяжелобольных не смогли сами вернуться в лагерь. Товарищи донесли их на спинах или на носилках, наскоро сбитых из досок, и положили на апельплаце, рядом с теми, кто умер.

Утром, когда нужно было вовремя доставить заключенных на работу, поезд за ними пришел точно, минута в минуту. Но никто не беспокоился о том, чтобы вечером они так же быстро попали домой. Долго ждали вагонов, еще дольше паровоза. Переход от железнодорожной насыпи до лагеря, утром занявший двадцать минут, сейчас длился целый час. То один, то другой узник падал и отставал. Усталые, озлобившиеся конвойные били чаще и беспощаднее, чем днем. Кто-то из них даже стал стрелять под ноги отстающим.

'Заключенные покрепче несли больных, шатаясь под их тяжестью, другие тоже шли с трудом. Едва закрылись ворота, часть людей сразу же разбежалась по баракам, махнув рукой на горячую пищу. Но у большинства голод был сильнее усталости, и они послушно стали в очередь за ужином. Хлеб они в последний раз получили и съели еще вчера вечером, а в утренней суматохе не было даже времени выдать им обычный кофе-бурду. Только в полдень они получили у Молля немного жидкого горохового супа, который наливали в ржавые консервные банки, собранные буфетчиком для сдачи в утиль. И в самом деле, где ему было взять другую посуду для одиннадцати тысяч новых рабочих? Консервных банок нашлось штук девятьсот, и они имели то преимущество, что были невелики и из них можно было пить, как из кружек. Никому не понадобились ложки. И каждый, быстро опорожнив банку, передавал ее товарищу. Когда кто-нибудь жаловался, что этот гороховый брандахлыст даже не горяч, буфетчик пожимал плечами: "А будь он горячий, вы бы не удержали банки в руках!"

Кружка mollsuppe нем.)> пока что была единственной едой за день. Теперь, вечером, людям полагался еще обычный lagrsuppe нем.)>{20} и позднее, в бараке, четверка хлеба с маргарином. Многие лезли за супом без очереди - капо, блоковые, штубаки: как же, мол, они смогут следить за порядком и быстро нарезать порции хлеба и маргарина для своих команд, если им самим придется стоять в хвосте? Таким образом, проминенты получили похлебку в первую очередь. Но ведь проминент не станет есть "в стоячку", около кухни. Он возьмет миску с собой, удобно расположится в своем бараке, подогреет похлебку на камельке, заправит ее жиром и посолит, насушит гренок, мелко накрошит их в суп...