Шрифт:
...Орловский-младший так и не стал офицером. Офицером был Андрей, старший брат, успевший закончить юнкерское училище как раз накануне Великой войны. Юрий хорошо помнил брата в блестящей новенькой форме. Мать плакала, Андрей смущенно утешал ее, хотя утешить было нечем – молодой поручик уходил на фронт...
Юрий учился в четвертом классе гимназии, мечтая поступить на юридический, когда грянула невероятная новость об отречении Государя, а еще через неделю пришла телеграмма о смерти отца. Генерал Орловский был растерзан озверевшей солдатней на Юго-Западном фронте.
Брат вернулся домой в ноябре, злой, небритый, в солдатской шинели без погон. Мать снова плакала, но капитан Орловский был тверд: он уезжал на Дон. Юрий помнил, как они прощались – брат и их сосед, давний знакомый отца, служивший в дивизии Орловского-старшего. Соседа звали дядя Миша, он был тоже в шинели без погон, но не солдатской, а офицерской. Оба уезжали в Ростов; мать, проводив друзей, без сил опустилась на стул и проговорила, ни к кому не обращаясь: «Не увижу...». Юрий запомнил ее слова, хотя тогда, в ноябре проклятого года, твердо верил, что и брат, и дядя Миша обязательно вернутся, и вернутся с победой.
...Андрей Орловский умер от тифа в полевом лазарете где-то на Южном фронте в 20-м. Об этом семья узнала через год, когда в Столицу вернулся врач, бывший офицер врангелевской армии, который и похоронил Андрея. Терапевт, тогда еще совсем молодой и бледный от перенесенной болезни – тиф не пощадил и его – передал Юрию золотой портсигар, который отец когда-то подарил старшему сыну. Портсигар продали позже, когда стало нечего есть, и мать тяжело заболела...
Дядя Миша тоже не вернулся. Его жена, тетя Саша, долго ездила в поисках мужа, но узнала лишь, что бывший гвардейский офицер Михаил Модестович Корф пропал без вести летом 19-го.
Детство кончилось. Мать все время болела, пришлось искать работу. Юрию повезло: его приняли в университет, правда, не на юридический, а на историко-филологический факультет, и даже дали стипендию, позволявшую сводить концы с концами. Орловский учился отлично, но летом 1927-го, последовал арест, после чего пребывание «классово чуждого» студента в пролетарском вузе стало невозможным.
Тогда же, в 27-м, арестовали сына дяди Миши – Володю, которому не исполнилось и шестнадцати. Орловский пытался узнать, что случилось с парнем, но тщетно. Лишь через три года он узнал, что Корф-младший бежал из страшной «Девятки» – Соликамского лагеря и пропал без вести посреди бескрайней зимней тайги...
Мать умерла в 29-м. Год назад скончалась «тетка» – двоюродная бабушка, которая приютила Юрия в своем флигельке. Больше на этой земле Орловских не осталось. Юрий был последний – не добитый победившей властью рабочих и крестьян. И теперь, в темной мертвой камере, он еще раз почувствовал, что прав. Он не успел на фронт в 20-м. Что ж, у него есть свой фронт! И никто не сможет его убедить его отказаться от единственного права – права на ненависть. Он боролся и будет бороться. До конца!
Знакомый следователь на этот раз встретил Юрия почти как товарища по борьбе. Он даже подмигнул, сунул открытую пачку «Герцеговины» и кивнул на стол:
– Узнаешь?
...Знакомые конверты – с приметным зубчиком по верхнему краю...
– Так... – физиономия энкаведиста стала серьезной, он извлек несколько отпечатанных на машинке страничек, пододвинул ближе. – Читай и подписывай!
Это был протокол. Следователь записал все точно, разве что добавил от себя эпитеты, среди которых преобладали «злобный», «закоренелый» и «лютый». Все это относилось, естественно, к врагам родной советской власти.
– Все верно? – энкаведист нетерпеливо поглядывал на Орловского, держа наготове ручку.
– Да, – вполне искренне признался Юрий. – Правильно.
Он вздохнул и подписал. Все было кончено...
– Во! – улыбнулся следователь. – Теперь, бля, порядок! Ну чего, Орловский, я написал все чин-чином: помощь следствию, искреннее раскаяние – глядишь, разберутся...
– А когда суд? – не удержался Юрий. Следователь удивленно поглядел на него и покачал головой:
– Ну ты даешь... Какой суд? У тебя же 58-11 – пойдешь в ОСО!
Ну конечно! Терапевт рассказывал об этом адском порядке: Особое Совещание, суд без адвоката, а часто и без подсудимого. Согласно Указу Верховного Совета декабря года от Рождества Христова 1934-го...
– Слыхал? – понял следователь. – «ОСО – две ручки одно колесо». Ладно, авось не пропадешь! Этим гадам, Аверху твоему и Духошину, похуже будет. Еле расколол! Ничего, признались, суки...
Новость оставила равнодушным. «Красный профессор» и его прихвостень попали в тот самый котел, куда отправляли других. И столкнул их туда он, Юрий Орловский. Он отомстил – за себя, за остальных. И тут Юрий понял, что его враги – тоже, как и он, из «бывших». Наверное, все эти годы они изо всех сил скрывали свою связь с Троцким, старались, не жалели чужой крови... Бог им всем судья!..