Картотека, заботливо сложенная в две картонные коробки, «заговорила» не сразу. Вначале Сергей просто перебирал карточки, соображая, с чего начать. Кто ушел первым: военные, инженеры, журналисты?

Ответ оказался неожиданным: среди первой двадцатки большинство составляли старые большевики со стажем до 17-го года. Троцкисты, бухаринцы, рютинцы, друзья Смирнова и Ломинадзе, недобитые зиновьевцы... Пустельге стало жарко, несмотря на зябкий сырой день. Если эти недострелянные ушли в убежище первыми, значит... Значит, именно для такой публики оно и создавалось! Где-нибудь в середине 20-х оппозиционеры могли не спеша, заранее подготовиться к возможным неожиданностям!

...Дальше стали исчезать фигуры помельче: из комсомольцев, слишком преданных Троцкому или Бухарину, из недоучившихся «красных профессоров», друживших со Стэном. И лишь год назад в «Ковчег» стали попадать инженеры, конструкторы, несколько писателей и журналистов. Почти не было военных и, неожиданная странность, никого из Большого Дома. Даже из старых большевиков никто в прошлом не имел отношения ни к ВЧК, ни к ОГПУ. Людей, похоже, тщательно отбирали, стараясь держаться как можно дальше от НКВД. Может, поэтому «Ковчег» до сих пор оставался недоступным?

Пустельга не удержался и предложил свои выводы подчиненным. Карабаев глубоко задумался, но не спешил с выводами. Зато загорелся Ахилло:

– Ну, отец-командир! Коньяк на вас действует как мозговой стимулятор!

Сергей глубоко вздохнул – голова по-прежнему потрескивала.

– Ведь что получается? Вначале уходит маленькая группа. Затем туда же зовут – кого? Их родственников, знакомых, сослуживцев, одним словом, своих. Потом эти «свои» зовут собственных родичей и друзей... Почти семейная контора, понимаете? Никаких чужаков! А я еще удивлялся, почему никто из тех, кому звонил этот седой, не пошел к нам!

– Это еще доказать надо, товарищ старший лейтенант! – недоверчиво заметил Прохор. – С чего мы взяли, что все они спрятались в одном убежище? То, что за границей их нет, еще ничего не значит. Может, половина сорвалась из Столицы и с новыми документами в провинции прячется? А насчет связей – это еще проследить требуется...

– Требуется, – кивнул в свою очередь Пустельга. – Михаил, займетесь! Уж больно все аккуратно получается...

После работы Сергей съездил в общежитие и уложил свой старый фанерный чемодан. Можно было переезжать. Мелькнула мысль, что следует заехать в Камерный, подождать конца спектакля и увидеть, наконец, Лапину. Но Пустельга рассудил, что этим вечером он занят. Переезд на новую квартиру – более уважительной причины, пожалуй, не бывает...

Дома, ибо теперь здесь, на Бронной, был его дом, он поставил чемодан посреди комнаты, повесил в шкаф свой штатский костюм и отнес на кухню купленный накануне чайник. Для начала Сергей решил прилечь на кровать и перечитать взятую в библиотеке книгу Виктора Гюго, дабы успокоить совесть. Одолей он своевременно книгу, разговор о Лантенаке мог бы кончиться не столь бесплодно...

Первую главу Пустельга одолел быстро, а затем начал просто перелистывать, вспоминая знакомые эпизоды. Фрегат «Клеймор» везет Лантенака во Францию, нищий спасает беглого маркиза, бывший аббат Симурден обещает расстрелять того, кто проявит слабость...

Кое-что в перечитанном сразу насторожило. «Вандея» – название было удачным. Подпольщики словно приглашали перечитать Гюго. Но зачем? Вандея – гражданская война. Тот, кто назвал так организацию, словно намекал: готовьтесь! Лантенак и Кадудаль, Фротто и Рошжаклен выйдут из подполья – и «белые» вновь пойдут на Столицу...

А что на деле? Беглецы, прячущиеся в тайном убежище, антисоветские публикации... Может, в Большом Доме не замечают главного? Пока ищут бежавших «красных профессоров» и комсомольских активистов, где-то незаметно зреет мятеж, и эти спрятанные нужны, чтобы придать будущей власти оттенок преемственности, когда в кабинеты наркомов, сядут не эмигранты, а бывшие бухаринцы и рютинцы?..

Пустельга помотал головой, отгоняя нелепые фантазии. Спешить не следовало, спешить просто опасно...

Он вновь взялся за книгу. Итак, фрегат «Клеймор», английский корабль с экипажем из французов-эмигрантов готовится выйти из гавани...

Внезапно потух свет. Пустельга вздохнул и аккуратно закрыл роман. В Ташкенте он привык к подобному, электричество в городе то и дело пропадало. Странно, что такое бывает и в Столице. Может, просто выбило пробки?

Сергей подошел к двери и выглянул. В подъезде света тоже не было. Решив лечь спать, он направился на кухню, чтобы глотнуть холодного чаю и вдруг остановился. В дверь стучали.

...Вначале показалось, что это просто капли дождя бьют по стеклу. Потом подумалось, что сосед по площадке явился с предложением ремонтировать распределительный щит...

Пустельга подошел к двери и уже хотел было открыть замок, как вдруг откуда-то из неведомых глубин вынырнул страх. Ночь, пустая квартира, темнота. Он откроет...

В дверь вновь постучали, Сергей вздохнул, решив, что распределительный щит чинить не будет, и щелкнул замком.

– Сергей Павлович? Товарищ Пустельга?