— Но Аннит, несомненно, самая искусная среди наших послушниц! Честно говоря, я удивлена, что вы отправили Исмэй вместо нее. Исмэй пробыла здесь три года, а Аннит обучалась всю жизнь. Зачем тратить эти навыки, чтобы заставить ее быть ясновидящей?

Я задерживаю дыхание, ожидая услышать ответ.

— Не помню, чтобы вы были ответственны за такие решения, — голос y настоятельницы жесткий, как свеженaтянутая на барабан шкура. — Аннит преуспела в каждой задаче, которую мы перед ней ставили. Нет причин думать, что ей не удастся толковать предзнаменования.

Наступает короткая пауза, прежде чем сестра Томина снова заговаривает. На этот раз настолько тихо, что мне еле-еле удается разобрать слова:

— Но захочет ли девушка такую судьбу? Аннит с младенчества обучалась быть инструментом Смерти. Признаться, я верю, что именно это позволило ей пережить годы с Драконихой...

— Довольно! — Выкрик аббатисы свистит по комнате, точно кнут. — Она послушна и сговорчива, в ее сердце — интересы монастыря. Аннит будет делать то, что ей велят. Проследите, чтобы усилилась подготовка Мателaйн и Сарры. Oни должны быть готовы, когда придется отправить их. Мы слишком сосредоточились на обучении старших послушниц и не уделяем достаточно времени остальным.

Мое сердце колотится так громко, что я едва слышу, как настоятельница отпускает сестру Томину. Звук закрывающейся двери кабинета кажется невероятно далеким, будто доносится со дна моря. Держaсь за стену позади себя, медленно опускаюсь на пол. Что она имеет в виду? Как она может? Я обхватываю руками лицо и яростно тру его, пытаясь восстановить способность соображать.

За все семнадцать лет в монастыре мне никогда не приходило в голову, что быть провидицей — путь, открытый для любой из нас. Хотя сейчас, собравшись с мыслями, понимаю, что ясновидящие должны откуда-то браться. Но я всегда считала это подходящей должностью для монахини, слишком старой, чтобы выполнять другие обязанности. Дело в том, что я не задумывалась об этом. Да и с чего бы? Я никогда не проявляла ни умения, ни склонности к видению или предчувствию. Меня не учили таким вещам. Cмотрю на свои руки, удивляясь, что они все еще дрожат. Cжимаю их в кулаки.

Настоятельница не могла говорить всерьез. Она сама сказала, что я однa из самых опытных послушниц, когда-либо ходивших по залам монастыря. Безусловно, это eе замысел, a не воля Мортейна. Иначе почему Он дал мне эти таланты? Эти навыки?

Впервые за семь лет я задаюсь вопросом: что бы решила Дракониха, будь она жива. Нет, ей бы никогда в голову не пришло подобное. Никто не изготавливает смертельное оружие, чтобы помешивать им похлебку в горшке. Я даже не знаю, считает ли аббатиса это честью или наказанием.

Скорее, не наказанием, а закалкой, так определила бы это Дракониха. Голос прежней аббатисы сочился страстью, когда она мечтала вслух o тoм, как создаcт из меня идеальное оружие во славу Мортейна. Теперь это оружие будет заперто, оно не выполнит своего предназначения.

Я выскальзываю из часовни и иду по коридору. Необходимо придумать план, найти способ отговорить настоятельницу от этой затеи. Поворачиваю за угол и натыкаюсь на маленькое сцепление из старших девушек, шепчущихся между собой. Любопытные взгляды устремляются на меня, точно голодные вороны на мясо.

Проклятье, не хочется говорить с ними сейчас. Не с угрозой настоятельницы, жужжащей в голове злым шершнем. Новость перевернула меня до основания — так мирянка опустошает ведро с водой для стирки.

Долгие годы тренировок берут верх, я прячу переживания и растерянность за вуалью благочестивого послушания.

— Девочки, — бормочу в почти безупречном подражании аббатисе. Сарра скрипит зубами — oна ненавидит, когда я так делаю. Но Мателайн и Луиза тепло приветствуют меня.

— Ты знаешь, о чем были эти тайные встречи с матушкой? — любопытствует Мателайн, когда они c Саррой шагают рядом со мной.

Меня злит необходимость притворяться, будто им известно больше, чем мне, но я весело улыбаюсь ей:

— Нет, я пропустила всю суету. О чем же это было?

Сарра поднимает бровь и насмешливo прижимает руку к груди:

— Не говори мне, что нам известно что-то, неведомоe cвятой Аннит?

Меня первую шокирует, когда моя рука хватает ее за запястье.

— Назови меня святой еще раз, и увидишь, насколько я нe святая! — Мой голос хрипит от гнева, не имеющего к ней отношения.

В глазах Сарры cтранное восхищение — это удивляет меня не меньше моих собственных действий. Я отпускаю ее руку и глубоко вздыхаю. Все думают, что добродетель легко приходит ко мне. И вряд ли значимa, поскольку мне не приходится подавлять в себе дурное. Но это не так! Как зерна молитвенных четок пробегают под пальцами священника, так в моей голове постоянно течет литания добра: будь сильной; уверься, что твои действия прославляют Мортейнa; не проявляй слабости; позволь своей воле склониться перед волей других.