Таким образом, к концу XIX в. русское богословие уже значительно освободилось от западных влияний, хотя еще было недостаточно переведенных на русский язык святоотеческих книг, не так давно в духовных школах начали преподавать на русском языке, но зато уже был разработан исторический метод.

Русское православное богословие является делом исключительно церковным, тем не менее, с рубежа XIX – ХХ в. оно получило значительное развитие в своем внешнем философском аспекте: появились русские философы-богословы, находившиеся внутри границ Церкви, имена многих из которых известны теперь во всем мире: А.С. Хомяков, разрабатывавший понятие «соборности» Церкви, В.С. Соловьев, обосновавший возможность изменений в Церкви, основанных на Откровении (См. п. 1.4.2.), П.А. Флоренский, обозначивший различие «догматизма и догматики» 89 и др. В XX веке развитию философского аспекта православного богословия способствовали выдающиеся философы-богословы русской эмиграции: В.Н. Лосский, основоположник неопатристического синтеза в православном богословии, протоиерей И. Мейендорф, разрабатывавший мистическую линию святоотеческого богословия, протоиерей А. Шмеман, разрабатывавший литургическое богословие и др.

Если говорить о православном модернизме, необходимо отметить, что он имеет очень существенную особенность: в связи с длительным периодом западных влияний в православном богословии, христианский модернизм, временем появления которого стал рубеж XIX – XX в., должен был развиваться одновременно с новым витком развития русского богословия, и особенно русского богословия в его внешнем философском аспекте. Поэтому внутри РПЦ нередко можно встретить мнение о русских философах-богословах, как сплошь о модернистах; кроме того, в силу указанных причин, вопрос о модернизации в русской православной литературе может быть очень сильно идеологизирован. Например, архимандрит Рафаил (Карелин) говорит о православном модернизме так: «Модернизм как постоянная (перманентная) ревизия духовных ценностей Церкви, по нашему мнению, основывается на ложных психологических и экклезиологических установках. Само слово модерн уже подразумевает определенную концепцию, а именно, что Церковь – это развивающийся и эволюционирующий организм, в котором должно отмирать старое и отжившее, и на смену ему приходить новое и жизнеспособное. Эта теория эволюционирующей Церкви приводит к разрушению самого понятия Церкви как полноты Откровения, тождественной себе самой во все исторические времена» 90 .

Существуют даже и более резкие суждения. «Однако сердцевина … церковного модернизма одна: отвержение святоотеческого Предания во всей его полноте. И как следствие – отвержение современного устройства Церкви – или как устаревшего, или же как отошедшего от апостольских истоков» 91 , «По сути, перед нами всесторонний бунт. Этот эпатаж так сильно напоминает драму на небе в ангельском мире, что логично возникает мысль: а не тот ли самый персонаж спроектировал все эти этапы развращения человека «свободой», который, изначально возгордившись, был низвергнут с высоты славы? – Да, это он самый, первый лжец и первый источник греха. И падший Денница, и современные модернисты бунтуют по одному принципу: бунт не во имя каких-то ценностей, а во имя «вседозволенности», свободы (по сути – рабства греху), лишенной всякой ответственности» 92 . И хотя смысл, происхождение, также, как и справедливость подобных мнений, понятны, подобная позиция привела к длительному отрицанию не только «модернизма» в Православии, но и реформаторства, и даже к навешиванию ярлыка «модерниста» на любого человека, положительно относящегося к развитию в Церкви.

Хотелось бы также отметить, что путаница в понятиях религиозное реформаторство и религиозный модернизм появилась с самого начала использования понятия религиозный модернизм в России. Например, можно рассматривать спор В. Соловьева и Т. Стоянова о развитии Христианства 93 , как спор о совершенно разных феноменах: В.С. Соловьев, создавая свою теорию догматического развития, имеет ввиду скорее религиозное реформаторство, явление совершенно естественное для любой религии, а Т. Стоянов, отрицая развитие религии вообще и негативно его оценивая, имеет ввиду исключительно религиозный модернизм. И ныне в церковных кругах РПЦ более широко распространена точка зрения, подобная точке зрения Т. Стоянова. Например, дьякон Илья Маслов пишет: «…христианский модернист сообразует свою веру с большим количеством внешних факторов: с библейской критикой, догматическим развитием, философией экзистенциализма, прозрениями Вл. Соловьева или Ницше, иудео-христианским диалогом, либерально-демократическими взглядами и т.п., а главное – с собственными индивидуальными ощущениями. В этом и заключается фундаментальное отличие «нового религиозного сознания» от сознания святоотеческого – отличие сознания индивидуального от сознания соборно-церковного» 94 .

Таким образом, хотя и православный, и католический модернизм имеют изначально негативную оценку в традиционных Церквях, однако, в Православии эта негативная оценка религиозного модернизма распространяется практически на любое изменение в религии, и эта ситуация не изменилась и до наших дней, поэтому здесь понятия религиозного реформаторства и религиозного модернизма чаще всего считаются синонимичными.

В целом, поскольку религиозное реформаторство – естественное явление для традиционных Церквей, которое постоянно имело место в истории, а понятие религиозный модернизм имеет недавнее происхождение и изначально предполагает некое чуждое данной религии изменение, и в соответствии с пониманием религиозного модернизма самим автором понятия (папой Пием Х), возможно развести понятия религиозное реформаторство и религиозный модернизм, учитывая радикальную разницу во времени их возникновения, смысле, происхождении, целях, задачах, внешних и внутренних проявлениях.

1.4. Догматическое развитие в традиционном Христианстве.

1.4.1. Теория догматического развития кардинала Д.Г. Ньюмена.

Наличие догматического развития в традиционных христианских Церквях было выявлено только в XIX веке. Первая для традиционных христианских Церквей теория догматического развития систематически была сформулирована католическим кардиналом Джоном Генри Ньюменом (1801 – 1890) в работе «Эссе о развитии христианского вероучения» (An Essay on the Development of Christian Doctrine 95

Конец ознакомительного фрагмента.