Странно, но никакого особого отчаяния или страха он в этот момент не ощутил. Скорее даже это было чувство облегчения. Впрочем, он не стал попусту тратить время на не нужные размышления, вздохнул, приставил холодное дуло пистолета к виску и принялся считать вслух последние оставшиеся в его жизни секунды:

– Раз… два… три… четыре… пять…

И тут прямо перед ним, в каких-то пяти-семи шагах выросла словно бы из-под земли фигура человека. Стэну сразу же бросилось в глаза, что фигура эта была какая-то странная, что в середине она почему-то толще, чем вверху и внизу. Человек этот держал в руках длинный предмет, по очертаниям напоминающий копье с широким наконечником. Не успел Стэн толком сообразить что к чему, как из острия этого копья вдруг с пронзительным и заглушившим все вокруг ревом вырвался ярко-алый луч света и ударил в сторону тех, чей неумолимо приближающийся топот он только что слышал у себя за спиной, а потом стал резко поворачиваться справа налево, а потом слева направо, а потом опять налево и опять направо, жадно пожирая преследовавших его людей и превращая всё вокруг в пылающий ад огня…

День, с которого все началось, обещал быть с самого утра вполне нормальным, даже удачным. Этому обещанию у Стэна не было повода не верить. Да и приметы, подняв вверх большой палец, хором давали ему понять, что все будет о'кей.

Даже сон, приснившийся ему этой ночью, был приятный, что обычно у него наблюдалось редко, если бывало вообще.

Трудно сказать, почему сны его, как правило, были плохими. Вроде бы и причин у него для этого никаких не было, если рассуждать логически: а он, как человек математического склада ума, был более чем склонен к рассудочной деятельности. Поэтому никак не мог объяснить для себя подоплеку обычно тяжких, а изредка просто никаких, снов.

Переехавший сюда, в Ньютон, один из самых престижных районов Бостона на Восточном побережье США, он был сейчас на подъеме. Вице-президент огромной компании, утроение зарплаты по сравнению в той, что была в Нью-Йорке, шикарный дом, три новеньких машины, одна из которых под сто тысяч, круглый счет в банке, давно уже переваливший за два миллиона, жена умница и красавица, да еще вдобавок и любящая его, доченька, прелестная Сью, уважение сослуживцев… Все у Стена складывалось как нельзя лучше. Тридцать три года, возраст Христа – даже середина жизни еще не маячила впереди, ибо все мужчины в его роду обычно переваливали за восемьдесят.

Спрашивается, чего это им было сниться, этим его проклятым тяжелым снам. Но, однако же, они все снились и снились ему, сколько не ходи по психоаналитикам.

Поэтому он и не любил ночь, ибо с ее приходом наступало время минус, как он сам называл для себя эти часы, которые забирал из его жизни сон, погружая в кошмары и муки, тем более для него тяжкие, что объяснения им он не находил, сколько ни пытался.

В ту ночь, в последнюю ночь перед катастрофой, постигшей его и все человечество вместе с ним, сон вдруг оказался вполне приятным. В семь тридцать, как и всегда, зазвонил будильник. С утра, как правило, он был раздраженным из-за очередного проклятого ночного кошмара, ставшего обычным для него явлением, но после первой чашки кофе и первой сигареты это проходило. Его жена Эмили, хотя сама и не работала, но тоже вставала вместе с ним и отправлялась в другой конец второго этажа будить потихоньку дочь. Да и кто еще будет воспитывать ребенка, как не родная мать, которая дома. Ну не наемная же прислуга.

Душ, завтрак, костюм, галстук, черный кейс из дорогой кожи, нежный поцелуй на прощанье всего семейства, потом завести машину и с места – в карьер, на работу, а там – кабинет, куча подчиненных и почти никого над ним, персональный секретарь-референт. Обычные дела, ланч в каком-нибудь хорошем ресторане. Вторая за день чашка кофе, пятая или шестая сигарета. У секретарши Лиз такие длинные ножки, модная стрижка, декольте. К тому же она чуть-чуть с примесью негритянской крови, что делает ее такой пикантной, особенно в редкие моменты близости. Именно редкие, потому что у них у обоих хорошие семьи, зачем же нужно усложнять налаженную и устроенную жизнь. А еще Лиз удивительно приятно улыбается, вообще у нее очаровательные манеры, стан гибкий, движения грациозные и плавные, возможно это тоже как-то связано с тем, что одна из бабок ее была не то мулатка, не то квартеронка. Поэтому ничего особенного не было в том, что иногда ему приходилось задерживаться в кабинете, конечно же, по делам, это все понимают. А какие же дела без секретарши…

Ножки Лиз… это получше, конечно же, чем ножки барбекю… Он, Стэн, не свинья какая-нибудь, что просто пользуется положением босса, поэтому всячески поддерживает ее, помогает в трудную минуту, несколько раз выручал крупной суммой без всяких процентов, а однажды даже не попросил вернуть ее полностью. Да и вообще Лиз умница, все схватывает на лету и умеет держать язычок на привязи, если это нужно. Впрочем, в амурных делах ее язычок вполне шустр и раскован…

Жена… что ж, ее он не променяет ни на кого. Его Эмили, его любовь навсегда, была и остается по сей день умницей, не истеричкой, она уже взрослая женщина, а не безмозглая пигалица какая-нибудь, поэтому не позволяет себе никаких дурацких выходок. У не кто-то там в роду вроде бы был из славян, поэтому черты лица у нее мягкие, все пропорционально и приятно для рук и всего того, что покрыто на нем, Стэне Вудворте Джеккинсе, кожей… И все-таки главное в ней – такт, мудрость и ум. Ох как редко это сочетается с красотой… Наверное, о чем-то таком между ним и Лиз она все же догадывается, хотя, возможно, и нет, что было бы вообще идеально, потому как он совсем не собирается подвергать их счастливый брак с Эмили какой бы то ни было опасности. Но даже если Эмили и догадывается, чего ему, Стэну, конечно же, не хотелось бы совсем, то поступает мудро, не давая ему этого понять, ибо, в самом деле, какой же смысл устраивать сцены из-за того, что он когда-то там погладил Лиз по попке или изредка оставался поработать лишний час в ее компании. Впрочем, о характере того, что там происходит у него в кабинете, Эмили наверняка не знает, даже если и догадывается о симпатии между мужем-боссом и его секретаршей. Да и кого этим можно удивить в наше-то время? К тому же он, конечно же, не позволит себе ничего серьезного в ущерб семье. Ничего и никогда. Это он знает даже лучше, чем все остальные вместе взятые. Эмили и дочура для него были, есть и будут всегда под номером один.

Поэтому он, как правило, спешил после работы домой, где его ждал домашний, а не из полуфабрикатов каких-нибудь и всех этих дурацких фастфудов, ужин. А потом доченька, разговоры, смех и возня, прогулки вдвоем или втроем, поездки на велосипеде по окрестностям, изредка телевизор, чаще компьютер в компании с дорогой трубкой и таким же дорогим английским табаком, в конце работы четверть часа – максимум минут тридцать поход в Синтернет, давным-давно пришедший на смену Интернету и совершивший очередную революцию в информационных технологиях.

А потом, уже поздно вечером, когда малышка Сью заснет у себя в далекой от спальни родителей комнате, будут взаимные нежные объятия с милой Эмили, искренние поцелуи, великолепный, ни с чем не сравнимый секс с любимой, единственной его возлюбленной: за двенадцать лет их счастливого брака он еще ни разу не поворачивался к Эмили спиной…

Удивительное все-таки это ощущение: засыпать, прижавшись к мягкому и доверившемуся тебе полностью телу любимой, такому знакомому, такому приятному и удивительно пахнущему…