– Ой, папочка, спасибки преогромные! – она обняла папу и пообещала: – Целый день век тебя помнить буду.

– Неужто хватит? – усомнился папа.

– Еще как хватит! Даже с запасом… – заверила его Люба

– Что-то я сомневаюсь, – папа вздохнул и добавил: – Ладно, не буду читать нотаций по поводу того, что надо эти деньги потратить разумно – все равно растранжиришь на ерунду. Хотя и жаль, сумма вполне приличная. И как думаешь распорядиться сим сокровищем, если, конечно, не секрет…

– Ну, как, как… Друзей приглашу.

– Импортируешь из Фэйсбука или из Скайпа? – усмехнулся папа.

– Можно и реальных.

– Понятно. Зарулите всей компашкой куда-нибудь на танцульки, накупите дешевого паленого пойла и станете круче всех. Но учти: если человек козел, то алкоголь не делает его круче. Он делает его пьяным козлом!

– Ну, ты даешь!

– А что, не так будет? – усмехнулся папа.

– Клянусь, – заверила его Люба.

– Ну, как же! Клянусь не есть черного хлеба, если можно есть белый и не пить слабого пива, если можно пить крепкое.

– Пап, а пап?

– Что, дитя мое несмышленое?

– А вот ты как бы поприкольнее развлекся, а?

Папа был большой выдумщик, поэтому Любе было очень интересно – что бы такого предложил он.

– Как бы я поприкольнее развлекся? – папа на мгновение задумался. – Да нашел бы как, У меня лично есть пара-тройка подходящих вариантов.

– И что за варианты? – полюбопытствовала Люба.

– А ты свои мозги включи, – посоветовал папа. – Но только смотри – после всего завтра в школу всё равно идти придется. И никакие отмазки не помогут. «Она зачем-то училась на курсах, довольно редко посещала их, но посещала».

– Ты че, я школу вообще не прогуливаю! – заверила папу Люба, а сама подумала: «Интересно, откуда он это узнал? Настучали, голубчики!» Вслух же она произнесла:

– Пап, а ты про какие курсы-то говорил?

– Это Бунин говорил, а не я. Слышала про такого?

– Конечно слышала, – соврала Люба.

– Да куда уж тебе! – не поверил ей папа. – Вам ведь как проще? Прикинь, типа, вообще, короче, по ходу, конкретно, оки, чмоки, поки… универсальная «смазка» для речи, особенно когда сказать друг дружке нечего. Я все-таки поражаюсь: вы полчаса можете трепаться друг с другом без остановки, а информации нуль. Говоря по-вашему – тупизна, жесткач и полный отстой.

«Видит как-то гражданин,

Что сарай пылает,

Он звонит по 01,

Срочно сообщает:

– Я не знаю как начать,

Но, как говорится,

Я звоню вам, так сказать,

Чтобы поделиться,

В общем, значит, стало быть,

Тут такое дело…

Можно трубку положить,

Всё уже сгорело!»

– Риспект, – похвалила папу Люба.

– Ага, ржунимагу.

– Сам сочинил?

– «Радионяня», – пояснил папа.

– А это че такое?

– Так, проехали. Даже этого ты не знаешь… – папа вздохнул. – Слушай, а ты книжки читать не пробовала? Или ниасилила патамушта многа букоф? Даа… Грустное вы, нынешние молодые, представляете зрелище.

– Ну, конечно. Типа «наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами, они перечат своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие». Так что ли?

– Истинная правда, – согласился папа. – Готов подписаться здесь под каждым словом. Наконец-то ты сказала что-то умное.

– Это не я сказала – это Сократ сказал давным давно, – проговорила Люба с видом победительницы. – Как видишь, родители всегда ворчали на детей. Книжки читать не пробовал, красавчег? – торжествующе закончила она.

– Ну, ёшкин-матрёшкин! Уела папашу так уела, – папа поднял руки. – Счет один один. Боевая ничья.

«Люблю я в мире скрип всемирных осей,

Крик коршуна на сумрачном откосе,

Дорог житейских рытвины и гать.

На всем своя – для взора – позолота.

Но мерзок сердцу облик идиота,

И глупости я не могу понять!»

– Идиотка, разумеется, я, – предположила Люба.

– А это уж от тебя самой зависит, – отозвался папа. – Вот что. Можешь приглашать своих друзей сюда, а мы с мамой сходим куда-нибудь вечером. Но помни… – папа поднял указательный палец вверх, а голос его стал нарочито грозным: – Как только часы пробьют двенадцать…

– Надо будет всем смываться, – продолжила Люба.

– Карета снова станет тыквой, лошади – мышами… – продолжил сам за себя папа все тем же нарочито грозным голосом.