Золотой в кулаке сжала, плечами дернула. Или не видно? Вновь друг на друга поглядели. Подумали.

— А пошли-ка выпьем! По-нашему, как в горах пьют. Это у вас в городе воду водой разбавляют, а у нас... Только скажи, куда тебя после отнести.

Выпить? Не разбавляя? Ночью? С полудюжиной парней? Да с удовольствием!

— Гуртовщики мы, Папия, стадо с рук сбыли, завтра уходим.

— Из Апулии я, Публипор. Раб, конечно, или по имени не видно?

— А парню своему ты тоже дорогу разъясни, поосновательнее только.

— Я тебе, дочка, вот что скажу. Ты, по всему видать, девка боевая, значит, тебе такой и нужен — боевой. А он, парень твой, не иначе, медуза синяя.

— Оно и не жалуемся мы, доход имеем. С хозяевами делимся по уговору, как заведено. Только римляне проклятые совсем житья не дают. На равнинах стада пасти нельзя, виллы там с виноградниками. И в предгорьях нельзя — хозяева римские свои стада нагнали. И пастухов прислали, с севера, из Этрурии и Пицена.

— Говори при ней, она же не римлянка, или не видишь?

— А еще колонисты, от Суллы которые. Ну, я тебе скажу, Папия, хуже нет народу! Передушил бы, а после руки уксусом винным вымыл.

— Нет, нам что Рим, что Государство Италия — едино. Ты, дочка, те времена не помнишь, а я чуток застал. Ну провозгласили Беневент столицей, ну консулов выбрали и что? Был я рабом, рабом и остался.

— А хорошо бы римлян — да к ногтю!

— Ноготь у тебя больно короткий!

— Найти меня просто, Папия. Стадо какое увидишь, так и передай старшему гуртовщику, что мне весточку шлешь. Публипора все знают, по всему югу. Ты не думай, стада медленно идут, а вести птицами летят.

— Эй, парни, девку волочь пора. Куда она сказала? К какому такому слону?

Открыла глаза, смахнула ладонью ближайшую жабу, в белый потолок поглядела.

— Воды...

— Ты не спеши, госпожа Папия. — Аяксов голос слева. — Сейчас господин Гай «утренний нектар» принесет. Полезное, скажу тебе, питье, сразу на ноги ставит. А воду, знаешь, после такого лучше не потреблять.

Настолько разозлилась, что вскочить смогла. Метнулись жабы во все стороны, словно не жабы — саранча. Да что такого случилось, дуреха? Ну отправил храбрый парень Эномай римскую подстилку в нужном направлении, ну оценили красивую девку в два сестерция, ну напилась, как гуртовщик...

— Не для питья воды! Мыться! И побыстрее. Скинула тунику, рукой по волосам провела. И мыться, и голову мыть, каждый волосок тереть.

А еще узнать у одноглазого про Крикса, сходить в лавку, где козьими шкурами пахнет, о Публипоре-апулийце рассказать. А еще...

— Аякс, помнишь Эномая, который нам пятьсот сестерций принес? Как ты говорил, его убили? Трезубцем в живот? Точно?

На животе у моего бога — шрам. Страшный, огромный. У меня даже ладонь дрогнула.

Потом, много позже, я спросила Учителя, помогал ли Он мне в Капуе. Слишком удачно все получалось. Быстро слишком.

— Не у тебя получалось, — возразил Он. — И не быстро. Много лет уцелевшие мечтали возродить государство Италия. Много лет рабы ненавидели господ. Много лет гладиаторы умирали на арене. Много лет римляне гневили и людей, и богов.

А я, Учитель? Зачем была нужна я?

Задумался, помолчал.

— Потому, что почти всем было еще что терять, Папия. Тебе — уже нет. Камень, который отвергли строители, сделался главою угла. Всякий, кто споткнется об этот камень, разобьется, а на кого упадет этот камень, того раздавит!

— Наглец! — вздохнула я, ловя ловко брошенную мне винную ягоду. Яблони, увы, еще только отцвели.

Солнышко, травка, тенек, край широкого покрывала слегка завернулся, рыжий муравей деловито заглянул в глиняную чашу. Вдали — покрытый лесом Везувий с серой плоской макушкой.

— Это не я наглец. — Гай Фламиний виновато развел руками. — Это Платон, философ греческий. Но я хорошо перевел, даже слов столько же. Ну на одно меньше, правда.

Дорога на Капую в стороне, где-то за деревьями у носилок дремлет наша свита, опустошив полный мех местной кислятины. А мы здесь. Я и поэт.

— Это Платон про женщин гадости говорил? — заинтересовалась я. — Что мы — звери, да еще разума лишенные?

Легкий смех в ответ. В мою сторону летит очередная ягода.

— Не он. Платон девушками не очень увлекался. Больше...