Генерал щелкнул пальцами. Послышались шаги. Правая рука главы тайного правительства нырнула в темноту и появилась в круге света с контейнером, состоящим из пробирки, помещенной в стальной каркас. Пятнадцать сантиметров в высоту, десять в диаметре. За толстым стеклом пузырилась бурая масса.

– Это – единственный образец. Нам удалось соскрести субстанцию с губ одного одержимого. Те, кто это сделал, только и успели, что передать контейнер. Потом и они стали одержимыми. Всех пришлось… утилизировать.

Генерал постучал по стеклу пробирки. Биомасса моментально отреагировала. Сменила цвет с бурого на ярко-красный и забурлила.

– Рвется наружу, – благоговейно прошептал старик. – Рвется наружу. Зачем ее принесли сюда? Неровен час…

– Ерунда. Уверен, что нам ничего не грозит. А принесли ее сюда потому, что она может пригодиться экспедиции.

– Каким боком? – буркнул Алексей Феликсович. – Прививку ею сделать, что ли?

– Вам решать, как использовать образец. Шевелите мозгами. Надеюсь, что они есть не только у биомассы, но и у вас. Задачу я обозначил. Действуйте.

– Играть-то будем? – поинтересовался кто-то.

– На сегодня хватит с нас игр. Займемся делами. – Генерал встал. – Кстати, о мозгах и играх. Освоить подкидного дурачка – дело нехитрое. Думаю, если кто-то из вас играл во что-нибудь более интеллектуальное, скажем, в бридж, проблем было бы на порядок меньше. Все свободны.

Вспыхнул свет. Помещение оказалось круглым залом с высоким, подпертым шестью мраморными колоннами потолком. Все здесь дышало не свойственной Метро роскошью. И громадная люстра с хрустальными подвесками, и шесть украшенных деревянной резьбой дверей, и зеленый с красными кантами ворсистый ковер, и овальный, тяжеловесный стол, и стулья с высокими спинками, и карта Метро, сделанная на оргстекле, закрепленном на никелированных стойках.

От обычных карт она отличалась тем, что привычные линии московской подземки пересекались черными линиями Метро-2, станции которого были обозначены желтыми кружками и не имели названий.

На стене красовался большой, диаметром в метр, герб России, на котором вместо центральной царской короны была такая же литера W, что и вышитая на манжете генеральской сорочки.

Включивший свет охранник был одет во все черное. Он собрал разбросанные по столу карты, выключил настольную лампу и протянул руку к контейнеру с биомассой, однако так его и не коснулся. Сел на стул и уставился на бурлящую субстанцию. Прошла минута. Другая. Когда охраннику наконец удалось оторвать взгляд от контейнера, он выглядел как человек, который только что проснулся. Вставая, он покачнулся и оперся рукой на стол.

– Мерзость. Вот мерзость. Да что же ты такое?!

Биомасса, словно поняв, что загипнотизировать охранника не удалось, перестала бурлить. Цвет ее постепенно сменился с красного на бурый. Субстанция не тратила свою черную энергию попусту. Она выжидала. Ждала своего часа, чтобы при первом удобном случае вырваться из стеклянной клетки и, пожирая разум и тела людей, разбухать и расти, растекаться, поглощая все новые и новые жизни.

– А потом, когда свечи потушат и кошмары придут на постель, те кошмары, что медленно душат, я смертельный почувствую хмель…

Вздохнув, Томский закрыл затрепанный томик стихов Гумилева и сунул его в карман. Дунул на свечу. В темноте прислушался к размеренному дыханию спящей жены и посапыванию сына Лешки. Они спят. Отдыхают и набираются сил для нового дня. А он… Не видит никакого смысла ни в новом дне, ни в том, чтобы ему радоваться. Ведь все будет так же, как вчера. Он будет помогать кому-то из мастеров. Обедать и ужинать. Говорить с друзьями. Делать вид, что ему что-то интересно. Даже улыбаться шуткам.

На самом же деле Толик пребывал в глубокой депрессии. Не знал точно, когда она началась, и не имел ни малейшего понятия о том, когда она закончится. Он потерял себя, погряз в ежедневной рутине. Слился с серой массой хороших, в общем-то, но таких безликих людей.

После захвата станции имени Че Гевары красными какое-то время пытался корчить из себя прежнего Томского. Лидера. Анархиста. Мечтателя. Но все это выглядело слишком фальшиво, чтобы продолжаться долго. Он мог обмануть кого угодно, но только не себя. В театре одного зрителя и одного актера сложно лукавить.

Вслед за Русаковым и его бригадой Анатолий с семьей перебрался на Автозаводскую. Город Мастеров встретил Томского с распростертыми объятиями – как-никак, в свое время он оказал станции неоценимую услугу, вот и теперь от него все чего-то ждали. Нововведений? Революций? Выступлений на митингах? Влезания на броневик с обещаниями мира станциям, свинины голодающим, воли анархистам? А он не хотел ничего, кроме покоя.

В конце концов Толик перестал участвовать в построении планов, которыми увлекались настоящие бойцы вроде комиссара Русакова, и незаметно и постепенно отошел от дел, сославшись на семейные хлопоты и прочую дребедень.