Потом он пошел пешком к Виктору – юному алкоголику, сыну состоятельных родителей, увлекшемуся рисованием, – у него в мастерской всегда «было», но сам он на этот раз запропастился. Время уже клонилось к трем часа дня; со вчерашнего у него не было во рту ни маковой росинки, а в карманах – ни копейки. К счастью, он каким-то образом очутился в окрестностях «альма матерь», и ему пришло в голову зайти к Склянычу и потребовать что-нибудь наподобие аванса.

Alma mater встретила его оживленной суетой; он вспомнил, что на сегодня назначен показ конкурсных картин, но никак не соотнес это воспоминание с деятельностью своей протеже. Несколько знакомых художников пожали ему руки, чего уже давно не случалось, а идиот Марайкин, который не умел даже держать в руках кисть, минуты четыре плясал перед ним в коридоре, хватая за лацканы пиджака и выкликая что-то наподобие:

– А, старина, молодчага! Есть еще порох в пороховницах! Ты вдохнул в эту девочку жизнь! Ты стал ей вторым отцом! – «У него, что ли, полтинничек занять?» – хмуро подумал маэстро, но эта мысль, очевидно, отразилась на его челе, так как Марайкин, еще раз восторженно взвизгнув, поскакал куда-то дальше.

Впрочем, почти сразу же встретился Скляныч и без разговоров дал денежек и даже начал говорить что-то лестное, одновременно пожимая ему руку и выпроваживая прочь. Он потащился к выходу, мысленно выбирая траекторию движения до ближайшего питейного заведения. Девушка догнала его уже на улице, с неуверенной ужимкой забежав вперед.

Конец ознакомительного фрагмента.