Он потянулся к каске и надел ее на голову. Ощутил уколы контактов, коснувшихся его кожи сквозь волосяной покров. Анестезия подействовала, уменьшив чувствительность кожи.

«Это похоже на реальность, – подумал он. – Но, возможно, я воссоздаю все это по памяти. Вряд ли я единственный психически здоровый человек в городе. – Он снова протянул руку к выключателю. – Но я должен действовать так, как будто это правда».

Палец двинулся будто бы по собственной воле и нажал на выключатель. Лаборатория тут же наполнилась тихим гулом. Звук колебался от диссонанса к гармонии, словно полузабытая музыка. Тон то повышался, то понижался.

Пестрые картины безумия грозили захватить сознание Эрика. Он провалился в водоворот. Перед глазами сверкала яркая спектрограмма. Лишь где-то на границе разума сохранялась четкая картина ощущений, реальность, за которую можно удержаться, которая спасет его… Этой реальностью было кресло психозонда, в котором он сидел.

Его все глубже затягивало в водоворот. Перед глазами все стало серым, превратилось в картинку, видимую с другого конца телескопа. Он увидел мальчика, державшего за руку женщину в черном платье. Эти двое вошли в похожую на зал комнату. И вдруг Эрик перестал видеть их со стороны, он снова стал собой, девятилетним, идущим к гробу. Снова ощутил смешанное с ужасом восхищение, услышал, как всхлипывает мать, как высокий худой гробовщик что-то бессмысленно бормочет шепотом. Перед ним стоял гроб, а в нем – бледное, будто восковое тело, отдаленно напоминавшее отца Эрика. На глазах у Эрика лицо растаяло и превратилось в лицо его дяди Марка, затем сменилось другой маской – лицом его школьного учителя геометрии. «Это мы упустили в психоанализе», – подумал Эрик. Он смотрел, как подвижное лицо в гробу снова меняется. Теперь перед ним был профессор, который преподавал ему патопсихологию, затем его собственный терапевт, доктор Линкольн Ордуэй, и, наконец – против этого он взбунтовался, – доктор Карлос Аманти.

«Значит, вот каким я все эти годы хранил в памяти образ отца, – подумал он. – Это значит… Это значит, что я так и не перестал искать отца. Интересное открытие для психоаналитика о самом себе! – Он задумался. – Почему я все это увидел? Интересно, прошел ли через нечто подобное Пит у себя в музикроне? – Вмешалась другая часть его сознания: – Разумеется, нет. Человек должен хотеть заглянуть вглубь себя, иначе он никогда ничего не увидит, даже если получит такую возможность».

Казалось, другая половина разума вдруг захватила контроль над его сознанием. Познание себя отошло в сторону, превратилось в пятнышко, проносящееся в памяти столь быстро, что он едва мог различить отдельные события.

«Я умираю? – спросил он себя. – Жизнь пролетает у меня перед глазами?»

Калейдоскоп видений резко остановился, и он увидел Колин – такой, какой она была в его сне. Мысленный экран переключился на Пита. Эрик рассматривал этих двоих по отношению к себе, не до конца понимая связь. Они представляли собой катализатор, не добро и не зло, а просто реагент, который привел в движение цепь событий.

Неожиданно Эрик почувствовал, как его сознание расширяется, захватывает все его тело. Ему были известны состояние и функции каждой железы, каждого мышечного волокна, каждого нервного окончания. Он сосредоточил внутренний взгляд на сером водовороте, через который прошел. В этот водоворот просочился красный лучик, изменчивый, извивающийся, струящийся мимо. Эрик последовал за красной полоской. У него в сознании формировалась картина, растущая, словно пробуждение после наркоза. Он смотрел на длинную улицу, купавшуюся в тусклых весенних сумерках. На него с грохотом несся турбоавтомобиль с включенными фарами. Машина все приближалась, и фары горели, словно глаза гипнотизера. С этим видением в нем зародилась мысль: «Надо же, как красиво!»

Он среагировал инстинктивно. Ощутил, как напряглись мышцы, и отскочил в сторону. Пролетевшая мимо машина обдала его потоком горячего воздуха. В голове шевельнулась жалобная мысль: «Где я? Где мама? Где Беа?»

Эрику свело желудок. Он понял, что пребывал в чужом сознании, видел чужими глазами, ощущал чужими нервами. Он дернулся и вырвался из чужого сознания, будто дотронулся до нагретой плиты.

«Так вот почему Пит так много знал, – подумал он. – Пит сидел у себя в музикроне и видел нашими глазами».

Еще одна мысль: «Что я здесь делаю?»

Он почувствовал под собой кресло психозонда и услышал, как новое существо внутри него сказало:

– Мне понадобится больше квалифицированных специалистов.

Он последовал за другой красной полосой, не нашел того, что искал, и выбрал следующую. Чувство ориентации было странным: он не мог точно определить, где верх, где низ, или найти какие- либо опорные точки, пока не посмотрел чужими глазами. Наконец, он выглянул чьими-то глазами из открытого окна сорокового этажа бизнес-центра. Он чувствовал, как в этом человеке растет желание покончить с собой. Эрик осторожно коснулся центра его сознания, пытаясь узнать имя… Доктор Линкольн Ордуэй, психоаналитик.

«Даже сейчас я обращаюсь к собственному терапевту», – подумал Эрик.

Он напряженно отступил на нижний уровень подсознания, зная, что малейшая ошибка может привести к смерти этого человека, заставить его выпрыгнуть из окна. Нижний уровень внезапно взорвался, превратившись во вращающееся пурпурное колесо света. Колесо замедлилось и превратилось в мандалу, четыре точки которой составляли открытое окно, гроб, древо жизни и лицо человека, в котором Эрик узнал свое собственное, но искаженное. Лицо было мальчишеским и немного безжизненным.

«Аналитик тоже привязан к тому, кого считает своим пациентом», – подумал Эрик.

Эта мысль заставила его аккуратно, ненавязчиво продвинуться в образ самого себя и начать расширять свое влияние на сознание другого человека. Он нацелил экспериментальную мысль в почти осязаемую стену сознания доктора Ордуэя:

«Линк, – шепотом начал он, – не прыгай. Слышишь меня, Линк: не делай этого. Городу нужна твоя помощь».

Часть разума Эрика осознала, что, если психоаналитик почувствует вторжение в его разум, это может нарушить баланс и подтолкнуть его к окну. В другой части его мозга назрело понимание того, зачем нужен этот человек и другие ему подобные: образы безумия, переданные Питом Серантисом, могли быть нейтрализованы только передачей в эфир спокойствия и душевного здоровья.