«А, погоди, так ты лесбиянка», – сказал мне продюсер за секунду до того, как его столкнули в бассейн, будто бы это предположение в полной мере объясняло мое желание создавать нечто более значимое, чем заурядные девчачьи мелодрамы. Спустя еще сотню подобных разговоров я стояла на улице в ожидании такси, раздосадованная и готовая расплакаться.

Такси приехало быстро. Устроившись на теплом удобном сиденье внутри сулящего безопасность металлического убежища (в Лос-Анджелесе, садясь в машину, я всегда чувствовала себя ребенком, забравшимся в шалашик из одеял), я услышала, как звонит телефон.

– Алло?

Судя по голосу, Джош был встревожен:

– Ты куда пропала?

– Поехала домой. Прости. Я больше не могу там находиться.

Внезапно я почувствовала себя виноватой. Джош ведь просто пытался помочь.

– Джессика, не стоит воспринимать их всерьез.

– Джош, в качестве режиссера я им ни капельки не интересна. Их больше волнует, почему я не надела купальник.

– Слушай, – сказал он с ноткой раздражения в голосе. На заднем плане слышались звуки веселой вечеринки. – Ты молодая и привлекательная. Тебе стоит этим пользоваться.

– Извини, я кладу трубку.

Он был не виноват в том, что произошло, а я пыталась сорвать всю злость на нем.

– Выслушай меня, – настаивал он. – Оденься сексуально, очаруй их. А потом, когда они узнают, что ты к тому же умная и талантливая, они придут в полный восторг.

– Не припомню, чтобы Вуди Аллен одевался сексуально.

– Вот именно, и, как видишь, со спонсорами у него до сих пор туговато. – В чем-то он был прав. – Воспринимай это как игру.

– Слушай, прости, но мне пора.

Водитель затормозил, и я бросила трубку.

Может, со временем воспоминания о том вечере станут приятнее? Может, через несколько десятков лет, оглядываясь назад, я буду рада, что в моей жизни был этот опыт. И все же в тот момент я ощущала абсолютную беспомощность, и каждый раз, когда я вспоминаю, как стояла там, у бассейна, единственная одетая девушка, и раздавала визитки, отчаянно пытаясь добиться серьезного отношения к себе, ко мне подкрадывалось омерзительное чувство униженности.

В дальнем конце коридора послышался голос нашего руководителя проекта: ее голос прервал мои раздумья.

– Джессика, ты идешь на собрание?

Нэнси появилась в дверном проеме и улыбнулась мне, опираясь на перегородку. Она вся светилась радостным энтузиазмом, который исходит лишь от тех, кто по-настоящему любит свою работу.

– Конечно, разве я могу его пропустить.

– Мы поподробнее обсудим проект Second Life. Намечается много всего интересного. – Она постукивала пальцами по перегородке, расставляя паузы между словами. – Увидимся.

Я собрала документы, готовясь к совещанию, и достала телефон. Вчерашнее сообщение все еще висело в папке «Входящие», ожидая, когда я его прочту. Я почти забыла о нем, отвлекшись на события прошлого вечера. Но теперь, когда я оказалась среди офисных перегородок, меня больше ничто не отвлекало. И сколько бы раз я ни перечитывала эти два глупых предложения, новый спазм ни с того ни с сего скручивал мне желудок.

«Я сейчас ем виноград, зеленый, – говорилось в сообщении. – Вот такая у меня насыщенная жизнь теперь, когда ты ушла».

Сообщение прислал Грант – он пытался казаться забавным, чтобы мне захотелось ответить. Это было типичное сообщение от Гранта – милое и незамысловатое с виду, но нагруженное глубоким смыслом. За каждым пробелом скрывалась целая вселенная. Я получила от него весточку впервые за пять месяцев с того самого момента, когда он сказал мне, что из-за меня он не может стать тем, кем хочет. Это разбило мне сердце.

Я уже успела свыкнуться со всем новым и непривычным, что появилось в моей жизни после переезда в Лос-Анджелес, – отчасти потому, что находилась далеко-далеко от Гранта и Восточного побережья. Наши отношения, продлившиеся год, представляли собой пылкий и драматичный роман двух плохо подходивших друг другу людей. Грант был одним из моих актеров. Больше никто на съемочной площадке не знал о нашей связи – возможно, оттого, что мы никогда не называли себя парой, не говорили, что «встречаемся» или что нас связывают какие-либо романтические отношения, а между тем я очень сильно в него влюбилась.

Грант был харизматичный и привлекательный. Я обожала его длинные темные волосы, голубые глаза и широкие плечи. Он обладал внешностью брутального художника – легкоранимый актер, разъезжающий на мотоцикле. Я была младше его на десять лет, однако, будучи режиссером, ощущала в своих руках огромную власть. Я знала, что режиссеры-мужчины часто крутят шашни с актрисами, так почему бы не попробовать наоборот.

Вера в то, что я вношу свой вклад в борьбу за гендерное равенство, была одной из многих иллюзий, которые я питала по поводу наших отношений. Рядом с ним у меня голова шла кругом, я стеснялась и порой чувствовала себя скованно, а осознание того, что мое привычное желание все контролировать наталкивается на препятствия, приятно будоражило. Он был страстным и непредсказуемым и считал, что жить надо, не привязываясь ни к кому и ни к чему. Наши отношения всегда были неоднозначными. Он отстаивал право встречаться сразу с несколькими девушками и, хотя был нежен и ласков, мог легко отстраниться, проявив внезапную холодность. К тому моменту когда я влюбилась в него, мне было ясно, что нашим отношениям не суждено развиваться по обычному сценарию а-ля «девочка знакомится с мальчиком, он ей нравится, они начинают встречаться».