Госпожа Моосгабр как вкопанная стояла у буфета и не верила своим ушам. Если раньше ей казалось, что все это во сне, теперь же она решила, что, скорей всего, помутилась в рассудке. Она не могла и слова вымолвить.

– Ну что стоишь и пялишься? – сказал Везр.

– Ну что стоишь и пялишься? – повторил он чуть погодя.

– Ну ты чего! – вскричал он в третий раз…

– Господи, – прошептала госпожа Моосгабр и оперлась о буфет. – Господи, откуда мне знать, что вы идете праздновать. Что хотите и меня пригласить. Возможно ли это?

– Все возможно, – сказал Везр сухо, глядя на мать своими холодными светлыми глазами, – для того, кто имеет дело с тюрьмой, нет невозможного.

– Мадам, – снова улыбнулся человек – черный пес, и голос его был нежный, мягкий, как бархат, – для того, кто имеет дело с тюрьмой, и вправду нет ничего невозможного. Мы идем праздновать и хотим пригласить вас. Но вы и вправду считаете, что Везр пришел из тюрьмы? Мадам, – улыбнулся он, – лишь бы вы не говорили еще, что эти деньги, зайцы и зонтик краденые. Что все это мы где-то награбили. Вы ведь, мадам, даже не знаете, кто такой Везр.

– Я бы пошла, – выговорила наконец госпожа Моосгабр, все еще опираясь о буфет, – флаг я бы завтра выстирала, и в парк к фонтану…

– Ну вот, – Везр резко оборвал мать и уставил холодные светлые глаза на ее ноги, – ступай прихорошись. Через минуту мы едем. Но прихорошись как положено, Бог весть, кто в «Рице» будет. – И он посмотрел на Набуле, на черного пса и на оставшиеся на столе деньги.

Госпожа Моосгабр оторвалась от буфета и, точно в тумане, пошла в комнату.

– Подумать только, – сказала она в дверях. – Бог весть, кто в «Рице» будет. Может, и те молодые люди со свадьбы, те самые студенты… господин Баар и тот другой. Так, что ли?

И Везр кивнул.

Спустя минуту госпожа Моосгабр появилась в кухне в длинной черной блестящей юбке, блузке и туфлях без каблуков. В том своем старом праздничном наряде, в котором была на свадьбе. В руке у нее был черно-золотой платок.

– Вот и я, – сказала она, и голова у нее закружилась.

– Вот и она, – прыснула Набуле и затряслась от смеха.

Везр с минуту смотрел на мать, снова откинувшись на спинку стула и слегка похлопывая рукой по столу. Потом сухо сказал:

– Студенты там будут, и Бог весть, кто еще, в этом платке ты не можешь идти. У тебя в нем вид, как у служащей из похоронного бюро. У тебя нет чего-нибудь светлого?

И пока придурковатая, мордастая Набуле тряслась и смеялась, а чужой человек – черный пес лишь молча метал взгляды на черно-золотой платок, госпожа Моосгабр проговорила:

– Да, я знаю, что надеть. Знаю. У привратницы есть светлый платок, она даст мне его. Я сбегаю к ней и мигом вернусь.

– Ну давай беги, – сказал Везр, по-прежнему откинувшись на спинку стула и похлопывая рукою по столу. – Сбегай и тотчас приходи. На такси все равно поедем. И вот еще что. Уж коль идешь к привратнице, скажи ей… что тебе надо и малость… прихорошиться. – И он стукнул по столу, встал и засмеялся, как могильщик.

Госпожа Моосгабр кинула черно-золотой платок и выбежала из кухни. Пробежала проезд, коридор и ворвалась к привратнице.

– Святый Боже, госпожа Моосгабр, – вскричала привратница, она была в халате и как раз пришивала пуговицу, – что случилось? Здесь Везр, знаете…

– Здесь, – вскричала госпожа Моосгабр, – он здесь, и представьте, своим ушам не верю. Я просто сама не своя. Вот уж не ждала, не гадала…

– А что случилось? – вскричала привратница. – Он что, состарился в тюрьме?

– Не состарился, даже сильнее стал, но вроде как изменился, – сказала госпожа Моосгабр, – пригласил меня на праздник. На праздник по случаю своего возвращения. Там и Набуле, и еще один чужой человек, похоже, каменотес. Пригласил в какой-то «Ри», в «Ри»… не знаю, где это, но, представьте, там будут, кажется, и те два молодых человека, господин Баар и тот другой, те самые студенты со свадьбы – в тот раз, когда Набуле меня выгнала, мне так стыдно было перед ними. А теперь я с ними встречусь. Но мой черно-золотой платок не по душе Везру, говорит, что я в нем, как служащая из похоронного бюро, велит надеть что-нибудь светлое. Госпожа Кральц, у вас есть такой шелковый…

И тут привратница, бросив шитье, подбежала к шкафу.

– Боже милостивый, – вскричала она, – вот дела, силы небесные перевернутся. Набуле со свадьбы вас выгнала, а Везр пришел из тюрьмы и зовет вас на праздник. Но мне всегда казалось… – привратница вытащила какой-то платок из шкафа, – мне всегда казалось, что Везр лучше, чем она, как-то не хотелось говорить вам об этом, но теперь скажу. Если было бы наоборот, если бы не Везр, а Набуле вернулась, она бы не пригласила вас, она стерва. Вот он, возьмите. – привратница подала госпоже Моосгабр красивый белый платок. – Но послушайте, госпожа Моосгабр, – быстро сказала привратница и застегнула халат, – куда вы, собственно, идете? В «Ри», в «Ри»… что это? Боже милостивый, – выкрикнула она вдруг, – уж не «Риц» ли это?

– «Риц», – кивнула госпожа Моосгабр. – «Риц», он так это и назвал. А что это, скажите, пожалуйста, этот «Риц»? Какой-нибудь студенческий трактир?

– Ха, студенческий трактир! – воскликнула привратница, чуть не падая от смеха. – Это гостиница. Да это, – всплеснула она руками, – лучшая гостиница в городе. На «Стадионе». Когда приезжает какая-нибудь правительственная делегация к Раппельшлунду, она останавливается именно там. Раппельшлунд устраивает там и банкеты в честь гостей, когда не делает этого в княжеском дворце. Там первоклассный ресторан, и ходят туда одни сливки. Профессора, инженеры и крупные торговцы. Офицеры, советники и камердинеры. Да и богатые студенты там днюют и ночуют, там на серебре едят.