Блондинчик в зеленом свитерке проглотил кусок, засмеялся и сказал:

– Но они какие-то особенные. Такие большие и круглые, таких теперь и не носят. Совсем допотопные, точно.

– Немножко допотопные, правда, – кивнула госпожа Моосгабр и схватилась за бант на шее, – ты же ходишь на Закон Божий, раз ходишь в приют. Знаешь небось, когда был потоп?

– Давно, – сказал мальчик, медленно доедая пирог, – памятников уже не осталось. Их не было даже четыре тысячи лет назад.

– Еще бы, – кивнула госпожа Моосгабр, – тогда и белого света не было.

Они продолжали медленно идти по улице к станции «Центральное кладбище», и госпожа Моосгабр смотрела, как он ест пирог. Потом мальчик опять поднял глаза и сказал:

– А что у вас за чепец? И что за бант такой? Такого тоже никто не носит. Тоже допотопный.

– Тоже, – кивнула госпожа Моосгабр, – старый. Но когда-нибудь опять будут носить.

– А что это у вас за бусы? – спросил мальчик вдруг и проглотил кусок. – Такие большие, цветные, не из дерева ли они?

– Не из дерева, – покачала головой госпожа Моосгабр и поправила очки, – из бамбука. Из бамбука. Знаешь, что такое бамбук?

– Знаю, – засмеялся блондинчик в зеленом свитерке, – как же не знать. Бамбук. Из него делают лыжные палки.

Они шли, и мальчик потихоньку доедал пирог. Госпожа Моосгабр удивлялась, как медленно он ест.

– В самом деле, необычный пирог, такой я правда еще не ел, – сказал мальчик. – Посахаренный и с миндалем. А скажите, госпожа… – сказал вдруг мальчик, странно улыбнувшись, – этот пирог, случайно, не из замка?

– Из замка? – изумилась госпожа Моосгабр. – Как это из замка?

– То есть из дворца, – странно улыбнулся он.

– Из кондитерской, – затрясла сумкой госпожа Моосгабр, – из той самой кондитерской «У неба», из той мраморной, ты же сам видел, что я его там покупала.

Мальчик помолчал, слегка улыбаясь, скорее про себя, а потом сказал:

– Но, госпожа, скажите… в замке тоже возят тележки?

– Как это, возят тележки? – сказала госпожа Моосгабр и дернула бант на шее.

– Ну, когда туда приходят гости, к ним подъезжают с тележкой? С едой и питьем, как на перроне «Кладбище».

– Пожалуй, нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – там, наверное, едят сидя. – И госпожа Моосгабр увидела наконец, что блондинчик в зеленом свитерке проглатывает последний кусок. Он проглотил последний кусок пирога и вытер руку о свитерок. Госпожа Моосгабр кивнула и сказала: – Тебе нужны были на зиму пальто и шапка, правда. Тебе и лыжи были нужны…

– Лыжи… – улыбнулся блондинчик в зеленом свитерке, – лыжи. Но не были нужны, а нужны сейчас. Я получу их.

– Получишь, – улыбнулась госпожа Моосгабр, – получишь. – И вдруг остановилась. И мальчик тоже остановился и сказал:

– Получу, мама мне купит. Но я скажу вам о ней одну вещь. Она умеет хорошо говорить и однажды будет говорить речь с балкона. С балкона театра «Тетрабиблос», и вы услышите такое… Но почему мы здесь стоим?

– Почему стоим? – сказала госпожа Моосгабр удивленно. – Потому что ты доел, и я теперь пойду.

И когда мальчик удивленно покачал головой, она сказала:

– Ты же должен идти на перрон «Кладбище» продавать с тележки, сейчас, уж верно, полседьмого. А я сейчас пойду в церковь на вечернюю службу, хотя в Бога я не верю. Если и верю во что-то, так только в судьбу, но этого тебе еще не понять. Мне надо в церковь.

– А почему вы туда идете, если не верите? – засмеялся блондинчик в зеленом свитерке и посмотрел на улицу, поскольку там как раз рядом с тротуаром, чтобы не мешать машинам, медленно ехала телега. – Почему? Вы идете в кафедральный собор святого Квидо Фонтголландского или в какую-нибудь часовню? Идете туда молиться, хотя и не верите? Или может, там… – мальчик загадочно улыбнулся, – вы продаете свечки?

– Нет, не продаю и иду не в собор и не в часовню, – покачала головой госпожа Моосгабр и тоже поглядела на дорогу, по которой медленно рядом с тротуаром ехала телега. – Я всегда хотела продавать, но никогда не продавала. Только однажды продавала, и это было ужасно. – А потом госпожа Моосгабр снова посмотрела на телегу у тротуара, на запряженную в нее лошадь и увидела, что на облучке сидит какой-то дюжий мужик в высоких резиновых сапогах и зеленой блузе, держит в руке кнут с узелками и что-то говорит сам себе. – А теперь ступай, – сказала она мальчику, схватилась за очки, дернула бант на шее и затрясла сумкой, – ступай уж. Ты был добр ко мне, перевел через улицу.

И она снова посмотрела на телегу у тротуара, на лошадь, шла она медленно – на шее хомут, голова опущена, и мужик на облучке говорил ей:

– Ступай, мышь, беги, у меня в кармане белый сахар…

И госпожа Моосгабр еще раз повернулась к блондинчику в зеленом свитерке и сказала:

– Ступай, полседьмого, пускай мать не изводится. Ступай, ты был добр ко мне, перевел через улицу. Ступай на станцию «Кладбище» под землю. – И она, повернувшись в ту сторону, откуда они пришли, зашагала быстро и вскоре нашла улицу, по которой можно было пройти в те печальные места, где она жила.