Свою отглаженную пилотку он носил на «дембельский» манер – спущенною на лоб до самых бровей. Чтобы удержать её в таком положении, ему приходилось, как ясновельможному пану, ходить с гордо поднятой головой, выставляя вперёд свой волевой подбородок. В такой горделивой позе он и разговаривал с теми, кто был ниже его по званию. Своё «высокое» звание он получил за неделю до прибытия нового набора курсантов, а до этого полгода ходил в сержантах. Молодые курсанты восхищались его боевой выправкой, пока не сталкивались с ним лично, а столкнувшись, начинали ненавидеть.

На десятый день службы Сергей Полынин получил свой первый наряд вне очереди. Утром, проснувшись по команде «Подъём!», он обнаружил на своих сапогах чужие гнилые портянки. Вид их был настолько мерзок и отвратителен, что Сергей не решился наматывать их на ноги и, следуя суворовской заповеди, проявил смекалку, – быстро намотал на ноги ножные полотенца и побежал в строй. По своей наивности он полагал, что случись такое на войне или на марше, умный командир непременно одобрил бы его сообразительность, но старшина Куценко солдатской смекалки не оценил. Построив роту, он приказал Полынину выйти из строя и разуться, как будто заранее знал, что у того вместо портянок на ногах намотаны полотенца. Уличив курсанта в «злонамеренном» действии, не принимая никаких объяснений, старшина объявил ему наряд вне очереди и заставил чистить общественную уборную.

В тот солнечный майский день рухнул и разбился на мелкие кусочки иллюзорный мир добра и справедливости, который Сергей выстраивал со школьных лет в своей голове, наивно полагая, что именно таким этот мир и должен быть. Но мир оказался совсем иным, он делился на тех, кто командует, кому «можно», и на тех, кто подчиняется и кому «нельзя». Эта простая и жестокая правда как-то не приходила ему в голову раньше, пока он был дома, и об этом не говорили в школе. Но теперь, когда он стал обладателем этого тайного знания, в душе его поселилась смута.

Разумеется, старшина Куценко знал, кто из его дружков-старослужащих, обитавших в дальнем углу большого кубрика, подменил «молодому» портянки, но «по понятиям», бытовавшим в армейской среде, он должен был соблюдать «дембельскую» солидарность. На ней держался тот укоренившийся в армии порядок, который впоследствии будет назван «дедовщиной».

С того самого дня Сергей возненавидел старшину. Всякий раз, когда он думал о нём, ему на память приходил один и тот же эпизод из фильма «Спартак», в котором восставшие рабы расправляются со своими охранниками и где сам Спартак «мочит» в кипящем вареве своего обидчика. Возможно, Куценко заметил, а скорее почувствовал своим звериным чутьём изменившееся к нему отношение со стороны курсанта и стал периодически обрушивать на голову жертвы свой гнев. Когда в следующий раз старшине не понравилось, как была отдана ему честь, он заставил Сергея два часа ходить по аллее строевым шагом и козырять каждому дереву. Несколько раз Сергею приходилось после отбоя мыть носовым платком широкую бетонную лестницу, ведущую на второй этаж, начиная с нижней ступеньки.

Сергей понимал всю безвыходность своего положения и считал дни, остававшиеся до окончания школы, – когда он получит звание сержанта и, наконец, навсегда избавится от старшины. Каждый вечер перед отбоем он соскабливал в своём карманном календаре прожитый день, без сожаления прощаясь с ним и не давая возможности времени повернуться вспять.

Но судьба распорядилась по-своему и неожиданным образом.

В конце июля курсант Полынин был переведён в штаб дивизии на должность писаря боевого отдела. Жить ему предстояло в комендантской роте, помещение которой находилось на втором этаже старинного здания, – над книжным магазином. О таком счастье можно было только мечтать. От казармы до штаба было около ста шагов, так что и зимой можно было обходиться без шинели. После «учебки» относительно вольная жизнь в комендантской роте показалась Сергею раем на земле, а главное – не было больше старшины Куценко, он навсегда остался для него в прошлом.

Причиной перевода в штаб стали «Боевые листки», которые Сергей оформлял каждую неделю, выписывая текст изящным архитектурным шрифтом. Из штаба в «учебку» пришёл запрос на специалиста, владеющего шрифтом, и выбор пал на Сергея.

Комендантская рота, обслуживавшая штаб дивизии, была разношёрстна по своему составу. Были в ней водители штабных машин, были музыканты оркестра, отделение химзащиты, связисты-шифровальщики, секретчик Оберенко, два комсомольских активиста из политотдела, три писаря и вечно пьяный ветеринар Дубичев, в одиночку справлявшийся с запасами выделяемого для дезинфекции спирта, – всего около шестидесяти человек. Распорядок дня личного состава был у каждого свой, и потому в славном гвардейском подразделении, возглавляемом бесцветно-рыжим и угрюмым капитаном Пещеровым, никаких строевых подготовок, а также спортивных занятий не проводилось. Но если по случаю какого-нибудь праздника командир дивизии – генерал-майор Глущенко назначал строевой смотр, то комендантская рота умела показать своё мастерство, а его, как утверждал Дубичев, не пропьёшь.

Раз в две недели капитан Пещеров проводил в роте политзанятия. Всё остальное время он обитал в автопарке, так как нёс личную ответственность за состояние машин. Внутренняя жизнь роты со всеми хозяйственными заботами лежала на погонах прапорщика Палия и старшего сержанта срочной службы, маленького и неказистого Лирныка. В отличие от старшины Куценко, вид у старшего сержанта всегда был такой, как будто он только что вылез из-под телеги, где, заеденный мухами, укрывался от палящего солнца. Многое, что бросалось в глаза Сергею в его новом коллективе, порою вызывало удивление, порою – возмущало, но неизменно укрепляло в нём догадку о несовершенстве мира.

Комендантская рота была освобождена от нарядов на кухню. Это была её привилегия, но однажды, уже зимой, привилегию на время отменили. Всего на два месяца, но Сергею эти месяцы запомнились на всю жизнь.

Каждый день рота должна была посылать одного человека на кухню в солдатскую столовую, в которой питался весь личный состав Северного городка. Тот, на кого падал жребий, шёл в столовую как обречённый, отданный в жертву на съедение дракону. Шесть раз такой жертвою становился Сергей. Каждый раз, когда прапорщик Палий за сутки до дежурства оглашал список назначенных в наряд и Сергею выпадало идти на кухню, он воспринимал это назначение как смертный приговор и весь день пребывал в состоянии обречённого. После обеда в четыре часа он брёл в столовую и, приняв смену, надевал переходящий, как вымпел, промасленный и почти чёрный от грязи защитный «скафандр», стоявший в углу посудомоечной. Так в шутку солдаты называли жёсткую, как пожарный рукав, брезентовую робу, в которой полагалось работать у ванны с кипятком. Каждый раз, идя в наряд на кухню, Сергей уже заранее знал, что его распределят именно туда – в эту жуткую посудомойку. Новичкам всегда достаётся самое трудное – таков закон службы.